Взгляд её скользнул к журнальному столику.

На нём стоял декантер с тёмно-рубиновым вином и два безупречно чистых бокала.

– Приятель из Севильи передал, – заметил Жан, перехватив её внимание. – В холодильнике – отменный хамон, Ibérico de Bellota. Нарежь, будь добра. И дыньку туда же. Обед, похоже, опять отменяется. Одна история обозначилась. Нужно решить, вникать или нет. Хотя, похоже, выбора особого нет.

– Ты же хотел в Тоскану. Отдохнуть. А потом – Рим, Пигмалион, архивы. В Москве тебе вроде бы передали недостающие документы…

– Придётся отложить, – глухо сказал Жан и ещё глубже осел в кресле, устремив взгляд в потолок.

Мысли путались. В висках пульсировало, как от недосыпа или затянувшегося похмелья. Он всё ещё не мог переварить то, что только что услышал.

Телефонный звонок от Пьера Мореля выбил его из колеи. Писатель почти никогда не звонил без причины. А сейчас – позвонил.

– Послушай, Жан, – без предисловий начал Пьер. В голосе звучало что-то настороженное, непривычно сдержанное. – Ты недавно говорил, что твоего клиента отравили в Амстердаме. Если не ошибаюсь, фамилия была Нилин?

Жан напрягся.

– Было такое, – медленно ответил он, мысленно перебирая возможные причины этого вопроса.

– А фамилия Векерле? Анна Векерле. Что-нибудь говорит?

– Нет. Впервые слышу, – в голосе проскользнула тень раздражения. – Может, объяснишь, откуда вдруг интерес к покойному Нилину? И кто такая Анна?

На том конце провода повисла тишина. Жан почувствовал, как Пьер колеблется: готов выложить всё, но что-то его удерживает. Это было не в его духе. Жан не торопил. Просто ждал.

Пауза затянулась. Затем, шёпот Пьера:

– Похоже, Нилин не погиб. Он жив.

Время будто остановилось.

Жан не сразу осознал смысл этих слов. Первый порыв – рассмеяться, сказать, что это чушь. Люди не возвращаются с того света. Но он сдержался.

Пальцы сами собой сжались в кулак.

– На чём основаны твои предположения? – спросил он. Голос был спокойно-ровный. Слишком спокойно.

– Без обид, Жан. Пока сказать не могу. Может, через пару дней.

Жан глубоко вдохнул, выровняв дыхание. Внутри всё сжималось в тугой, холодный узел.

– Как знаешь, – произнёс он, скрывая напряжение. – В любом случае, спасибо, что позвонил. Я поищу информацию по своим каналам. У меня до сих пор висят документы по его наследству. Так что твой звонок для меня крайне важен. Не пропадай. Я готов подъехать в любой момент.

– Договорились, – коротко бросил Пьер и отключился.

Жан ещё несколько секунд держал телефон у уха, слушая пустоту. Нилин. Жив. Эти два слова вращались в голове, не находя опоры.

Ошибка? Иллюзия? Или чья-то виртуозная постановка?

Он не знал, кто режиссёр этой пьесы, но чувствовал: из этой истории просто так уже не выйти.

– Жан! Хамон ждёт! – голос Жюли, звонкий, озорной, вырвал его из размышлений.

Он вздрогнул, как человек, вернувшийся из глубины.

После разговора с Пьером реальность казалась ещё тревожнее.

Жан глубоко вздохнул, потёр ладони и перевёл взгляд на неё.

– Melón con jamón, señor, – объявила Жюли, стоя у стола с ножом в руке. В глазах – лукавое озорство, в улыбке – намёк на беспечность.

– Она точно не создана для кабинетной тишины. – подумал он. – И слава богу. Кто-то же должен напоминать, что жизнь – это ещё и вкус дыни.

Он поднялся, расправил плечи и подошёл к столу. Вино. Хамон. Дразнящий голос Жюли.

– ¡Salud y buen provecho! – произнёс Жан, наполняя бокалы. – За приятный день и хорошее настроение.

Жюли, пригубив вино, провела ладонью в воздухе, будто ловя след духов.

– Аромат всё ещё витает, – задумчиво сказала она. – Кто она? Загадочная незнакомка. И какую дурную весть она принесла в столь ранний час?