Он появился в её жизни почти случайно. Почти – но не совсем.

Лёгкий, уверенный, без стука. Как будто вернулся туда, где его давно ждали. В нём удивительно сочетались свобода и контроль: богемность – с дисциплиной, художественность – с холодным расчётом.

Эрих не вёл – направлял. Не обсуждал – программировал. Он видел мир как шахматист: заранее знал, где будет конец партии.

Он называл её «живым парадоксом».

– Ты плаваешь в океане прошлого, – сказал он однажды, задумчиво разглядывая её тело после спонтанного секса, – но отказываешься признать, что тонешь. Как твой котёнок из детства.

Она тогда не ответила. Но слова застряли. И всплывали – как сейчас.

– Я для тебя просто игрушка? Натурщица? – бросила она однажды, нахмурившись.

Он лениво поднял взгляд.

– Это уже много.

Сказано было без тени эмоций.

В тот вечер он сидел в старинном кресле. Расстёгнутые джинсы, голый торс, на плечах – генеральский китель люфтваффе.

– Зов предков, – пояснил он, поймав её немой вопрос. – Надо помнить, кто мы, откуда, и зачем мы здесь. На этой планете, заполненной биомусором.

Она помнила, как в тот момент по спине пробежал холод.

Её передёрнуло. Тогда – и теперь, в воспоминании.

Анна знала, он связан с ультраправыми. Не в уличном смысле – в стратегическом.

– Мы спящая ячейка. Ждём, когда партия достигнет пика популярности, затем перехватим управление. Сейчас нас называют ультраправыми – смешно. Когда мы придём к власти, мир узнает, что значит быть ультраправым.

Он говорил это спокойно. Буднично. Словно обсуждал прогноз погоды.

– Где-то я уже это слышала, – саркастично заметила Анна.

Но осеклась, встретив его взгляд.

Холодный. Жёсткий. Пронзающий.

Она не разделяла его убеждений. Но рядом с ним чувствовала себя в безопасности. Ему не нужно было повышать голос, не нужно было угрожать – его спокойствие вселяло уверенность. Будто ничто и никто не могло его выбить из равновесия. Ни угроза, ни хаос, ни сама реальность. У Эриха не было сомнений. И она, рядом с ним, теряла свои.

И порой, в такие моменты, она ловила себя на страшной мысли: она доверяет ему больше, чем себе.

– Тебе нужно завоевать доверие Мореля, – сказал он однажды, не отрывая взгляда от книги. – Этот писатель должен проникнуться игрой вокруг Нилина, втянуться в неё. Дозируй информацию. Не спеши.

– Почему? – спросила она. – Почему всё так сложно? Нам это зачем?

– Узнаешь. Когда будет нужно.

Спокойно. Ровно. Без взгляда. Без обоснований.

– Ты решишь свои проблемы. Я – свои.

Эти слова звучали в голове, когда она сидела напротив Пьера. Когда делала паузы, подбирая слова. Когда смотрела, как он пьёт кофе, записывает, улыбается.

И сейчас, когда она вышла на улицу – всё ещё была внутри этой игры. Уже не наблюдатель. Игрок.

А может, и не игрок вовсе.

Может, просто фигура.

Жертвенная.

Он не умер. Он просто вышел из кадра.

Из размышлений Жюли

Для Жюли, помощницы адвоката Жан-Мишеля Пуатье, было правилом: если шеф сидит, откинувшись в кресле, с ногами на столе и лениво перебирает сигару – беспокоить его в такие моменты было себе дороже.

Он не сказал, зачем вызвал её. В этом офисе они бывали редко. Жан использовал его всего в двух случаях: либо чтобы изолироваться и погрузиться в очередной клиентский кейс, либо для встреч, требующих повышенной конфиденциальности.

Жюли молча зашла, махнула ему рукой и устроилась на диване, скинув ботинки и поджав под себя ноги. Она невольно посмотрела на подошвы его туфель – они были стёрты, как будто он прошёл по грубому асфальту.

– Когда он только успевает? – подумала она. – Он же почти не ходит пешком. Может, купить ему наклейки? Всё-таки зима, хоть и тёплая.