«Твои книги сейчас никто не читает». Иван Иванович замолчал, а в голову кольнуло: «Когда-то жить богато я не хочу, я хочу жить сейчас, этим днём…» Он махнул руками и, обессиленный от слов, ушёл к себе в комнату, закрылся и бессмысленно посмотрел на бумагу, крутя ручку в руках. Неожиданно до него донёсся плач сына. «Что-то они там не поделили, видно, в раздражении сказала мальчишке что-нибудь обидное. Ну да золотая слеза не выкатится», – подумал он о сыне.

А в голову снова стрельнуло: «Ты когда-нибудь целовал сына перед сном, говорил ему, что ты любишь его?» Его передёрнуло. Вспомнил слова жены: «Вот уже несколько лет ты только и делаешь, что работаешь и не видишь сына. Всем говоришь, что работаешь для сына, для его блага. А сам-то ты по-настоящему любишь его, проводишь с ним время? Ты называешь его маменькиным сыночком и даже ревнуешь его ко мне. Когда он с тобой и говорит всё время: "Мама, мама”, – ты с обидой роняешь: «Если б я не работал, то ты бы ничего не имел».      «Я знаю», – как взрослый, отвечал сын и умолкал.

Сейчас же Иван Иванович встал и решил: «Пойду, поговорю с ним».

Вошёл к сыну. В комнате он лежал на диване, уткнувшись лицом вниз. Плечи его вздрагивали. Нежность и жалость переполнили Ивана Ивановича. Он положил на голову сына руку. Мальчик отдёрнул недовольно голову.

– Сынок, ты чего? – присел он на край дивана и обнял мальчишку за плечи. – Ты чего это, сынок, плачешь? Я тебя люблю, мама – тоже, и плакать не о чем, не рухнул мир, не погибло человечество.

– Мама, мама говорит, что ты сойдёшь с ума.

– Что за глупость?

– Она так говорит. Ты день и ночь сидишь за книжками, пишешь.

– Ну это она зря.

– Ты не сойдёшь, папа, с ума?

– Нет, сынок, я здоровый.

– А мама говорит, что ты, когда выпьешь, плачешь – это ты сходишь с ума.

– Знаешь, я пью редко, а плачу не я, а водка во мне плачет.

– Ты, папа, не пей.

– Я не буду, сынок.

– Вот и хорошо, лучше плохой папка, чем вообще без папки. Я хочу, чтобы у меня всю жизнь был папка.

Ему стало горько от этих слов. Хотел было сказать, что он не совсем плохой и что он много работает, чтобы сын жил, ел, одевался. А компьютер ему не купил, потому что считает эту вещь вредной для здоровья. Что всё, что он делает, так это работает, как раб, мечтая, что его дети будут умными, красивыми, богатыми, счастливыми. Но так выходит по жизни, что всё, к чему он стремится, детям не нужно, что они не видят в нём человека.

Но что говорить малому, он ведь не всё поймёт… И сказал другое:

– Сынок, ты будешь богат и умён, земля и ботаника будут твоими науками.

– Мне ничего этого, папка, не надо. Я буду работать газосварщиком и буду этим кормить тебя и маму. Мне не нужны богатства. Я хочу, чтобы ты был со мной всю жизнь. И курить бросай.

– Брошу. Постой, – он замялся, – сынок, это сделать трудненько, но я попытаюсь.

– Брось, папа, курить и не пей.

– Трудненько это сделать, сынок, – снова сказал он. – Оторваться от всех привычек очень трудно, на это потребуются дни, месяцы, годы.

– А я буду ждать, папка, я буду ждать. Я тебе обещаю.

– Хорошо, – поднялся Иван Иванович и прижал сына к груди.

И ему захотелось держать его так часто: «И чего я раньше этого не делал? Это ведь какие теплота и нежность вливаются в сердце!»

– Ради тебя, мой мальчик, я брошу всё.

Иван Иванович знал, что он лукавит, что не бросит он и не откажется от своих привычек, но нужно было успокоить сына. Поцеловав сынишку, успокоив его, он вышел из комнаты, думая, что теперь всегда будет целовать малыша перед сном.

Тут из кельи, как он называет одну из комнат, вышла заплаканная жена. «И эта плачет. Может, я не прав. Может, они меня по-своему любят и дорожат мною, а я всё в бумагу и в работу». И так же, как и к сыну, у него появились тепло и нежность в сердце: «Какой же я жестокий человек. Думал, как лучше, а получилось, как всегда, и она вон чуть не плачет. А, может, мне действительно жить, как все живут? Забросить всё и быть только с семьей…»