– Да, – всхлипнула она.

– Ведь ты не девочка.

– Но я люблю…

– Ну и люби его, а я тебя. Хорошо?

– Хорошо, – она кивнула.

– И когда ты здесь сидела и говорила со мной, делилась своими радостями, я терпел, я был рад за тебя, хотя и ревновал. Но ты была рядом, и мне было сладко с тобой. Но ты ушла к нему. И я сидел один, чуть не плакал и, чтобы не зарыдать, я, мужчина, напевал песнь одиночества. Я прикладывал к левой стороне груди холодный ком мокрого полотенца. Ложился спать, сжимая зубы, и, чтобы не вспоминать тебя, перед сном считал, считал, забываясь в тяжёлых снах. Иногда держал простыню в зубах, чтоб не сломать зубы, скрипя сердцем от ревности.

Она поднялась, отодвинула чай и с испугом глянула на него.

– Я пойду, у вас жар, и вы нe в своём уме.

– А хотя бы и так! Как можно быть такой бессердечной, уходить от больного человека?

– Но он ждёт меня.

– Он ждёт. Молодой и здоровый, красивый. И за это хочет получить от тебя всё – только за это. А я тебя одевал, наряжал, обувал, кормил и поил. Всё, годами накопленное мной, отдал тебе.

– А, ты вон о чём, а я-то думала, ты по-отечески!

– А я чуть не запил, думал, что ты будешь любить меня…

– Нет, никогда! – вскрикнула Маша. – Я скорее на себя руки наложу.

– Неужели, если человек любит тебя и жизнь готов отдать всего лишь за миг любви, за это руки накладывать? Будь благоразумна, девочка моя.

– Я не твоя. И твоей не была… – Вскочила. – Я думала, он от души… А он вон чего! На, твоего мне ничего не надо, – она сняла с себя кольцо.

Но не швырнула его на стол, а бережно положила рядом. Сняла колье, положила. Подняла руки сзади до выреза, расстегнула замок. Платье упало, сверкая блёстками. Она вышла из него, положила, осталась в туфлях и тёмном нижнем белье, оглядывая себя и вся пылая гневом. – Он, видишь ли, пел грустные песни, думал обо мне, думая, что я такая, – глянула и увидела себя в зеркале – без блеска платья, без серёжек, кольца, и заплакала.

– Сядь, – сказал он, – куда же ты пойдёшь?

– Дай мне твой старый халат, я оденусь и от тебя уйду к нему. Верь мне, я тебе его принесу.

– Сядь. Раз уж я тебе так противен, то ничего от тебя не требую. Одевайся.

– Я не оденусь, мне ничего от тебя не надо.

Она села на стул молча, снова грянула на себя в зеркало. Хрупкая, без платья и блеска золота, она выглядела какой-то обиженной и никому не нужной, беззащитной. И ей стало жалко лишаться всего, от чего она была минуту назад радостной и счастливой. И снова слёзы.

– Не плачь, – подсел он к ней, – одевайся и иди. – Она уткнулась ему в грудь и сказала откровенно.

– Я… я, мне очень жаль их и тебя очень. И я бы с тобой расплатилась, только не считай меня… нехорошей женщиной.

– А я и не считаю.

– Если б ты сказал, признался мне, всё было иначе. Я любила тебя как человека, а ты меня…

– Разве я тебе противен?

– Нет, нет, – сказала она – Как можно?..

– Тогда одевайся и иди.

Она встала, взяла платье и, глядя на него, как он внимательно смотрит на неё, вдруг спросила:

– Я тебе нравлюсь?

– Да, очень, очень!

– И ты меня любишь?

– Да.

– Я согласна. – Она взяла и положила платье на диван. – Мне очень тяжело на это решиться, но я должна, и ты должен меня понять.

– Я понимаю.

– Нет, ты не понимаешь. Ты говоришь, что любишь меня, но поступаешь, как эгоист. Не думаешь, как я пойду, ведь я так привыкла к этим нарядам. Я всё это время думала о них, видела себя в них.

– Бог с ними, с этими нарядами.

– Я женщина, Илья Васильевич, мне без нарядов не прожить.

– Ты думаешь о них…

Она с удивлением глянула на него.

– Илья Васильевич, миленький!..

Она хотела сказать ему, что годы его сочтены, что он уже не любовник, а она ещё молодая и намерена завести детей, что она повстречала человека, который ей очень нравится, и она намерена быть его суженой. Но как сказать ему, не обидев? Она сидела на стуле, чуть откинувшись. А он встал перед ней на колени и положил голову на её колени, чувствуя мягкость её ног. Она положила руку ему на голову и, перебирая пальцами его длинные седые волосы, думала, как ей быть. Она по-своему любила этого человека, который так хорошо к ней относился, делал подарки. Конечно, как мужчина он был стар для неё, и она понимала, что о семейной жизни и мысли даже не должно быть. И оттого, что этого не будет никогда, она всхлипнула.