– Нехорошо это, Илья Васильевич, если б по любви, тогда да. А так покупать меня не надо.

– Я люблю тебя, Маша! – вырвалось у него.

Она расширенными глазами посмотрела на него и сказала с грустью:

– Если б я любила вас!.. Я обожаю вас как отца, но я не люблю вас. Я мечтаю выйти замуж. А так нет… – она сняла колье и деловито стала работать, наводя порядок и мурлыкая мотив какой-то грустной песни. Потом она ушла, молча, оставив в шкафу всё только зимнее.

Он ходил злой по комнате и думал: «Неблагодарная, за такие подарки, что ей, трудно лечь один раз…» И всё-таки купил ей брошь.

Маши долго не было. Уставший и опустошённый, он как-то шёл от одной женщины и, вспоминая, думал: «Всё хуже и хуже она встречает меня, неприветливо». А после короткой вспышки желания у него пропадает охота любить её. И он с ужасом подумал, что скоро будет бояться встреч с ней. «Дожил, долюбил, скоро и сил не будет прижиматься к ней. Эх, жизнь, в мои ли годы влюбляться? Жить спокойно надо. А вот Машу я, наверное, любил бы до безумия». И при мысли, что он мог обладать молодой красивой женщиной, у него всё пело внутри. Он счастливо смотрел на мир, ему казалось, что дома, к которым он привык, называя их ульями с попорченной краской, как-то обновились. И асфальт был чище, и люди какие-то все оживлённые, весёлые.

«Невероятно», – проговорил он вслух. Воспоминания о Маше наполняли жизнью его душу, и он шептал: «Мы ещё поживём». А она всё не приходила и не приходила.

Раз он увидел Машу возле одного дома. Он нырнул в подъезд дома напротив и вздрогнул, когда из дома вышла она с парнем, счастливая, с опухшими губами, видно, от желания, и с блеском в глазах. Тот, молодой, потянулся на ступеньках перед домом, она подошла, прижалась к нему всем телом, чуть склонив голову набок, и они медленно пошли к парку. Илья Васильевич – за ними следом, сгорая от ревности, шепча глухо и зло: «В моих нарядах! Я люблю её, я потратился на неё, и никто не смеет, кроме меня, её любить». Молодые люди вошли в парк и пошли вокруг большой клумбы. А он посмотрел им вслед и решил встретить их у другого входа. Быстро, как может старик, обошёл парк и встал у входа с бешено колотящимся сердцем. Сейчас он скажет, сейчас он всё выскажет… Хотя не знал, что сказать. Только понимал, что от ревности он готов сказать ей что угодно.

Они медленно приближались, идя еле-еле. Парень прижимал её правой рукой к себе, и она податливо клонилась к нему, положив левую руку ему на плечо. Они забыли обо всём – только они одни в мире. А он стоял за створкой ворот и в щель видел, как, уже приближаясь к выходу, парень прижал её рукой к себе и его пальцы обняли её грудь. Она не вскрикнула, а чуть оттолкнулась от земли, вскинула руки вверх и, сделав кольцо рук вокруг его шеи, повисла на нём, счастливая, а он без напряжения держал её, демонстрируя мужскую силу.

Такого Илья Васильевич не смог выдержать, он шагнул, весь трясясь, из-за ворот и пошёл на них. Маша, заметив его, отпустила руки, с испугом глянула на него.

– Как ты смеешь?! – белея загорелым лицом, наливался гневом Илья Васильевич.

– Тебе чего, батя? – спросил парень.

– Как чего… чего?! – не зная, что сказать, зашумел. – Вы перешагнули все рамки приличия. В присутствии всех, ты… ты… лапаешь её!

Молодой человек огляделся – никого рядом не было, вдалеке на скамеечке сидела юная парочка.

– Ты с какого хрена сорвался, дедуля? Топай мимо!

– Я не старый хрен, – возмутился он. – И соблюдай нормы приличия. А ты, ты… – задохнулся он, видя, что она от испуга расширила глаза, боясь услышать от него оскорбление.