Фараон закрыл глаза. Небет молча наблюдала за ним. Она посадило это зёрнышко в голову Фараона ещё пару недель назад. И каждый день бережно поливала, взращивала…

Глядя на фараона сейчас, Небет знала – она почти победила. Осталось лишь немного подождать.

***

Полуденное солнце стояло в зените, раскаляя песок под ногами до нестерпимого жара. Воины, уставшие после утренних учений, собрались вокруг низких столов, расставленных под навесами из тростника. Дым от жаровен с мясом и рыбой вился в воздухе, смешиваясь со смехом и шутками.

Лучник Баки – коренастый со шрамами на руках – ловко разрывал лепешку, обмакивая её в миску с чечевичной похлебкой. Его сосед, стройный и изящный Птахемет, с жадностью набрасывался на жареного гуся, облизывая пальцы.

– Эй, не оставь и мне кусочек! Такой худой, а прожорливой, как гиппопотам! – хрипло рассмеялся Баки.

В другом конце лагеря, в тени навесов, Тахмурес и Хефрен сидели на грубых циновках, разделяя ту же простую пищу, что и их воины. Перед ними стояли глиняные миски с тушеной уткой, ломтики лепёшек и кувшин свежей воды.

– Вкуснее, чем дворцовые яства, не правда ли? – ухмыльнулся Тахмурес, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Хефрен хотел ответить, но в этот момент к их кругу приблизился Камос. Его белоснежный льняной схенти уже был очищен от пыли утренних тренировок.

– Присоединюсь к вам, брат мой? – спросил он, уже опускаясь на циновку без приглашения.

Тахмурес кивнул, Хефрен лишь слегка склонил голову, сдерживая напряжение в плечах.

– Через два дня снимаем лагерь, – сказал Тахмурес, беря виноградную гроздь.

– Праздник Хатхор не ждет, – подхватил Камос, – Особенно… – он сделал паузу, – когда сама Принцесса Исидора, Цветок Двух Земель, Возлюбленная Хатхор, будет участвовать в священной церемонии.

Имя прозвучало как удар меча в щит. Хефрен почувствовал, как огонь и лёд одновременно разливаются по его жилам.

– Да, я слышал, – равнодушно ответил Тахмурес. – Сестра всегда любила эти храмовые ритуалы. Это часть её царственных обязаностей.

Камос улыбнулся, его глаза скользнули по лицу Хефрена:

– Говорят, она будет одета как сама богиня. Золото, лазурит… Должно быть, зрелище достойное богов.

Хефрен медленно поднес кубок к губам, стараясь, чтобы рука не дрогнула. Где-то глубоко внутри что-то рвалось на части – тоска по её смеху, ярость от невозможности даже посмотреть на неё, горечь от осознания, что скоро она станет чье-то женой, не его…

***

За массивной статуей бога мудрости, в узком помещении, освещённом лишь трепещущим пламенем масляной лампы, собрались двое заговорщиков. Воздух здесь был густым от запаха папируса, благовоний и чего-то более тёмного – амбиций, что витали между ними, словно невидимые духи.

Главный жрец Уджагорует – высокий, сухопарый старик с выбритым черепом и глазами, похожими на две щели в песчаной буре – сидел на низком ложе, его длинные пальцы перебирали священный амулет в виде палетки писца.

Перед ним, закутанная в полупрозрачный шаль цвета ночи, стояла Небет. Её глаза сверкали в полумраке, как у кошки, вышедшей на охоту.

– Он придёт, – прошептала она, обнажая белые зубы в улыбке. – Я вложила ему в уши нужные слова. Он верит, что сам Тот шепчет ему во сне.

Жрец кивнул, его голос прозвучал сухо, словно шелест древнего свитка:

– Фараон должен остаться на ночь в святилище.

Он провёл рукой по резному изображению Тота на стене, словно ища благословения.

– А утром… он проснётся с уверенностью, что сам бог мудрости указал ему отдать Исидору за Камоса.

Небет засмеялась – тихо, но с таким торжеством, что даже пламя лампы дрогнуло.