Камос, сын наложницы Небет, всегда занимал особое место при дворе. Фараон, обычно сдержанный в проявлении чувств к детям от второстепенных жён, к нему благоволил. То ли из-за его умения льстить, то ли из-за сходства – те же высокие скулы, тот же пронзительный взгляд. А теперь вот ещё и воинская слава.

– Отец хочет сделать из него героя, – сказал Тахмурес, пожимая плечами. – Чтобы не стыдно было перед жрецами и знатью, когда присвоит ему какой-нибудь титул и посватает к знатной особе.

Хефрен нахмурился. Он никогда не доверял Камосу. Не из-за зависти, не из-за злобы – просто внутреннее чутьё, то самое, что не раз спасало его в засадах и ночных стычках, шептало: «Опасность».

– Ты всё ещё подозреваешь его в чём-то? – спросил Тахмурес, поворачиваясь к другу.

– Нет доказательств, – ответил Хефрен, не отводя взгляда от Камоса. Тот как раз обернулся и, заметив их взгляды, улыбнулся – широко, искренне, как будто между ними не было ни напряжения, ни тайного соперничества. – Но что-то в нём не так. Я чувствую.

Тахмурес рассмеялся, звонко и беспечно, как в детстве, когда они сбегали от учителей, чтобы гонять по садам дворца.

– Ну что ж, значит, тебе придётся быть настороже за нас обоих, – шутливо ткнул он друга в плечо. – Я – наследный принц, мне не пристало обременять себя такими мелочами, как беспокойство и дурные предчувствия.

Хефрен хотел улыбнуться в ответ, но что-то сжало ему горло. Вдали Камос натянул тетиву, и стрела со свистом вонзилась в центр мишени.

«Поразительная меткость», – подумал Хефрен.

А солнце, беспристрастное и яркое, продолжало подниматься над лагерем, не ведая о том, что в сердцах людей уже зреют семена будущих бурь.

***

Покои наложницы утопали в мягком свете полуденного солнца, наполняя воздух тёплым мерцанием. Тонкие струи дыма от благовоний вились в воздухе, окутывая комнату ароматом мирры и жасмина – её любимых запахов.

Фараон полулежал на низком ложе, обложенный шелковыми подушками, а Небет, гибкая, как лоза винограда, прильнула к нему, словно тень, рождённая самим светом. Её пальцы, украшенные тонкими золотыми кольцами, бережно подносили ему финики, один за другим, словно совершая священный ритуал.

– Они такие сладкие, мой повелитель, как мёд из оазиса Файюм, – прошептала она, и её голос был мягким, словно шорох камыша на ветру.

Фараон лениво потягивал вино из кубка, его тяжёлые веки слегка опущены, но разум оставался ясен – он знал, что каждое её слово, каждое движение выверено, как шаги ритуальной пляски.

– Камос продолжает поражать всех на тренировках, – продолжила она, её губы чуть тронула улыбка. – Стрелы его не знают промаха. Разве не ясно, что сам Монту благословляет его?

Она наклонилась ближе, её дыхание, тёплое и пряное, коснулось его уха:

– А Исидора… она так прекрасна. Представь, мой царь, их союз – твоя кровь, твоя плоть, соединённые воедино. Два твоих сокола под одним крылом.

Фараон молчал, но его пальцы слегка сжали кубок.

Тогда Небет прижалась к нему ещё ближе и заговорила тише, будто боясь, что даже стены услышат:

– Я видела сон, повелитель…

Глаза её расширились, наполняясь таинственным блеском.

– Они мчались по Мемфису в золотой колеснице, Камос и Исидора. Народ кричал их имена, жрецы осыпали их цветами… а над ними парил сокол с двойной короной на голове.

Она замолчала, давая ему вдохнуть смысл её слов.

– Это знак, мой господин. Сам Тот послал его мне. Может, стоит пойти в его храм? Вознести молитвы, попросить мудрости… чтобы принять верное решение?

Её рука скользнула по его груди, лёгкая, как перо.

– Ведь ты всегда прислушиваешься к богам. И к своему сердцу.