Фараон медленно кивнул.


– Не медлите. Я желаю знать ответ до следующего новолуния.


Жрецы вновь склонились в поклоне, затем, пятясь, покинули зал.


Как только массивные двери закрылись за ними, фараон откинулся на спинку трона, и его лицо, до этого непроницаемое, на мгновение исказила тень усталости.


Он знал: жрецы найдут нужную дату.


Тень усталости ещё не успела покинуть чело владыки, как тяжёлые двери тронного зала вновь распахнулись. В проёме возникла фигура главного зодчего Хепи, человека, чьи руки возводили стены, что веками будут говорить о величии Египта.


Зодчий склонился в почтительном поклоне, его лоб коснулся прохладного каменного пола.


– О, владыка Обеих Земель, солнце, дарующее жизнь, да пребудут твои дни вечными, как течение Нила! – его голос, привыкший командовать сотнями рабочих, теперь звучал почтительно и мягко.


Фараон ленивым движением руки разрешил ему подняться.


– Хепи, – произнёс Аменемхет III, – я задумал возвести храм, достойный великого Тота – владыки мудрости, счёта и письма. Он должен затмить своим величием даже святилища Ра и Исиды.


Глаза зодчего загорелись профессиональным интересом.


– Твоя воля – закон, повелитель. Я приступлю к чертежам немедля. Где желаешь ты видеть этот храм?


Фараон замер. На его лице промелькнуло странное выражение – будто он услышал что-то, недоступное другим. Его пальцы сжали подлокотники трона.


– Мне казалось… – он начал медленно, голос его звучал отстранённо, – что само божество шепчет мне…


Но вдруг оборвал себя на полуслове. Его веки дрогнули, будто он боролся с невидимым противником. Через мгновение он выпрямился, и в его глазах вновь загорелся холодный свет рассудка.


– Я ещё не принял решения. Оставь меня.


Резким жестом он отправил зодчего прочь.


Когда тяжёлые двери закрылись за Хепи, фараон вновь откинулся на спинку трона. Его взгляд устремился ввысь, к расписному потолку, где среди золотых звёзд плыла ладья Ра.


«Буто» – прошептал кто-то в его сознании голосом, похожим на шелест папируса.


Но было ли это гласом бога…


Или чьим-то другим шёпотом?


***


Полуденное солнце, беспощадное и ослепительное, висело над тренировочным плацем, превращая песок под ногами в раскалённую сковороду. Два воина, облачённые в простые льняные схенти и кожаные сандалии, соревновались в меткости – или, по крайней мере, один из них старался сделать вид, что это соревнование.


Принц Тахмурес выпускал стрелу за стрелой, его мускулистые руки двигались с отточенной точностью, словно части хорошо смазанного механизма. Каждый выстрел сопровождался едва слышным свистом рассекаемого воздуха, и вот уже последняя стрела вонзилась в самую сердцевину мишени. Он повернулся к другу с довольной улыбкой, но та сразу же растаяла на его губах.


Хефрен стоял неподвижно, словно статуя, забытая скульптором среди этого пекла. В одной руке он бесцельно вертел стрелу, в другой держал опущенный лук – его пальцы, обычно такие твёрдые и уверенные, сейчас казались расслабленными, почти безвольными. Взгляд его был устремлён куда-то далеко за горизонт, в ту сторону, где за высокими стенами дворца, возможно, в этот самый момент она – Исидора – готовилась к свадьбе, которой не желала.


Между ними всегда существовало молчаливое понимание.


Хефрен никогда не говорил о своих чувствах вслух, но Тахмурес знал. Они выросли вместе, сражались плечом к плечу, делили хлеб в походах. И наследник видел – как темнели синие глаза друга, когда в поле его зрения появлялась принцесса, как напрягались его плечи, будто он сдерживал порыв броситься к ней, как менялся его голос, когда он произносил её имя.