***

Ночь встретила его прохладой и тишиной.

Луна, круглая и яркая, как серебряный щит богини Нут, плыла по небу, окутывая сад таинственным сиянием. Лёгкий ветерок шевелил листья пальм, а вдали мерно журчал фонтан, будто пересказывая древние секреты ночи.

Хефрен шёл по аллее, его шаги были бесшумны, как у хищника, привыкшего скрываться в тени. Вино, выпитое за пиром, уже рассеялось – он не был пьян, но в его жилах всё ещё плясал тот странный жар, который разгорался лишь в её присутствии.

Он свернул вглубь сада, туда, где свет факелов почти не достигал, и только лунные лучи пробивались сквозь густые заросли жасмина и виноградных лоз. Здесь, под сводом цветущих арок, царила тишина, нарушаемая лишь шепотом листьев и редким стрекотом цикад.

Остановившись у одной из арок, он запрокинул голову и уставился в звёзды. Они мерцали холодным светом, словно насмехаясь над его земными страстями. Как долго он будет ждать? Придёт ли она?

Но он знал ответ. Он всегда знал. И потому просто стоял, прислушиваясь к ночи, к своему сердцу, к далёкому шуму пира, который теперь казался чем-то нереальным, словно сон.

А вокруг, в тенистых уголках сада, прятались тайны, заговоры и обещания – но в этот миг для него существовало только ожидание.

И звёзды, которые хранили молчание.

Тишину ночи нарушил едва уловимый шелест шагов – легкий, словно крылья бабочки, коснувшиеся листьев. Хефрен замер, будто боясь, что любое движение развеет этот миг, как дым. Он медленно повернулся, и сердце его остановилось.

Перед ним стояла Исидора.

Лунный свет струился по её лицу, превращая кожу в сияющий мрамор, а глаза – два золотистых омута, полных тепла и безмолвного восхищения. Её губы, чуть тронутые рубиновой краской, приоткрылись, словно она хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Хефрен…

Её голос прозвучал, как мелодия забытой песни – нежной, сладкой, пронизывающей до самых костей. Его имя, слетевшее с её уст, было для него дороже всех сокровищ Египта. Он улыбнулся, и в этой улыбке было столько тоски и нежности, что она могла бы растопить даже сердце Сета.

– Исидора… Ты прекрасней, чем в моих воспоминаниях.

Она сделала шаг вперед, сократив расстояние между ними до опасной близости. Её пальцы, тонкие и изящные, поднялись и коснулись его щеки. Он закрыл глаза, погружаясь в это прикосновение, как в воды священного Нила – с благодарностью, с жаждой, с болью.

– Я так скучала… – прошептала она, и её голос дрогнул. – Я мечтала об этой встрече… и боялась её.

Он хотел ответить, хотел сказать, что каждую ночь видел её во сне, что каждый бой, каждое сражение были для него лишь попыткой заглушить эту мучительную тоску…

Но в этот миг в саду раздался шорох.

Голос служанки, почтительный, но настойчивый, прорезал ночь из далека:

– Госпожа… Великий фараон, да живет он вечно, требует вас. Он хочет сделать объявление.

Исидора резко вскинула глаза, и Хефрен увидел в них ужас.

– Он объявит о моём браке…

Эти слова прозвучали, как приговор. Она развернулась и ушла, её платье мелькнуло в темноте, словно призрак, исчезающий с рассветом.

Хефрен стоял, словно поражённый молнией.

Брак. Её брак. С кем? С каким-нибудь ливийским принцем? Или знатным вельможей?

Его сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках, а в ушах звенела тишина, ещё более громкая, чем шум пира.

С огромным усилием он заставил себя двинуться.

Он должен был вернуться.

Вернуться туда, где царило веселье, где фараон сейчас поднимет кубок и объявит о том, что навсегда разорвёт его душу.

***

Зал встретил Исидору волной шума и смеха – казалось, никто даже не заметил её краткого отсутствия. Она скользнула между подушками и низко склонилась перед фараоном, прежде чем занять своё место у его ног. Её движения были безупречны – плавные, как течение Нила, исполненные царственного достоинства. Ни один мускул не дрогнул на её лице, лишь в глубине глаз тлела неугасимая искра тревоги.