На мгновение Аменемхет остановился, окидывая взглядом склоненные головы вельмож, военачальников и жрецов. Его губы, полные и властные, под ярко-красной охрой тронулись в едва заметной улыбке, значение которой было ведомо только ему.

Тогда он поднял скипетр Уас, инкрустированный лазурью и сердоликом, и жестом, полным неоспоримого величия, даровал собравшимся право поднять глаза. Пир мог начаться.

В вихре пиршества, среди смеха, музыки и звона кубков, время для Исидоры словно застыло. Она сидела, словно изваяние богини, с устремленным вдаль взором, будто созерцала нечто недоступное простым смертным. Но в глубине её янтарных очей, подёрнутых золотистым отблеском светильников, бушевала буря.

И вот, наконец, когда праздничный гул достиг своего пика, и даже бдительные стражи на мгновение ослабили внимание, она осмелилась скользнуть взглядом вдоль стола, где восседали военачальники и командующие. Её сердце, заточённое в золотой клетке царского достоинства, бешено забилось, словно пойманная птица, рвущаяся к небу.

Он был там. Хефрен.

Их взгляды встретились – и в тот же миг весь шум пира, весь блеск золота, весь мир вокруг обратился в прах.

Он сидел среди других воинов, облачённый в праздничные одежды, подчёркивающие его красоту и мужество. Его тёмные волосы, чуть тронутые светом факелов, оттеняли пронзительную синеву глаз – тех самых глаз, в которых она тонула последние годы.

Он смотрел на неё, стараясь сохранить каменное спокойствие, но она видела. Видела, как в его взгляде, будто в глубине ночного Нила, мерцает тоска, жар, безумие. Видела, как его пальцы слегка сжались вокруг кубка, будто он сдерживал порыв вскочить, пройти сквозь весь зал и…

Но он не мог. Она тоже. И всё же они смотрели. Дольше, чем позволял пристойный обычай. Дольше, чем дозволяла осторожность.

Она заметила, как его губы чуть дрогнули – будто он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. А она? Она чувствовала, как жар разливается по её щекам, как дрожь пробегает по кончикам пальцев, расписанным хной.

Как же он прекрасен… И в этот миг она поняла: она тосковала сильнее, чем думала. Не по дворцовым садам, не по детским играм, не по беззаботным дням. А по нему. По его голосу. По его смеху. По тому, как его синие глаза темнели, когда он сердился.

Но пир шумел вокруг. Слуги разносили вино, музыканты били в барабаны, фараон восседал на троне, а заговор змеился в тени.

И потому, когда где-то в зале звонко хлопнула дверь, они оба вздрогнули – и разорвали этот миг.

Она опустила глаза, словно отрешённая принцесса, какой и должна была быть.

Он сделал глоток вина, будто просто отвлёкся на мгновение.

Но где-то в глубине, под масками долга и приличия, они оба знали – это было не последний их безмолвный разговор.

Пир, казалось, достиг своего неистового зенита.

Шум голосов, звон кубков, ритмичные удары барабанов – всё слилось в единый гул, который, казалось, поднимался к самым звёздам, тревожа покой богов. Воздух в зале стал густым от ароматов вина, благовоний и нагретых тел, а свет факелов дрожал, словно усталый путник на краю пустыни.

Исидора сидела, окружённая роскошью и вниманием, но её мысли были далеко. Она заметила, как Хефрен поднялся с места – плавно, без лишних движений, как подобает воину. Его уход мог бы остаться незамеченным среди всеобщего веселья, но она видела.

И когда он задержался в дверном проёме, обернувшись вполоборота, её сердце сжалось. Этот жест был для неё. Только она могла понять его истинный смысл. Только она знала, что этот мимолётный взгляд, брошенный через плечо, был зовом.