Камос сжал кулаки:

– А когда свадьба? Мы можем ускорить это?

– Нет, – резко оборвала его Небет. – Фараон поручил жрецам вычислить благоприятную дату. Здесь мы бессильны. Но пока ждём – работаем над остальным.

Её пальцы впились в его плечо:

– Город Буто в Дельте – вот где мы нанесём удар. Он достаточно велик, чтобы оправдать поездку фараона. Не самый близкий город к пустыне, но это тоже решаемо. К тому же в соседнем пограничном номе уже есть несколько поселений нубийцев, им там не удивляются. В Буто можно устроить «нападение» во время осмотра места для нового храма Тота.

Камос задумался:

– Но как убедить отца поехать именно туда?

– Оставь это мне, – прошептала Небет. – Я посею в его уме мысль, что храм должен стоять там, где Тот впервые явился людям. А теперь иди.

Она растворилась в тени, оставив Камоса одного под луной, которая вдруг показалась ему слишком яркой.

***

Золотое солнце, только что поднявшееся над водами Нила, залило Мемфис теплым светом, когда врата храма Хатхор распахнулись, выпуская священную процессию. Воздух дрожал от звона систров – тонкого, как шепот самой богини, смешивающегося с мерным боем барабанов. Первыми вышли жрицы в белоснежных одеяниях, их волосы блестели от священных масел, а руки несли золотые изображения Хатхор. За ними плыли, словно тени снов, танцовщицы в прозрачных льняных туниках, их босые ноги скользили по камням, а запястья, унизанные браслетами, рисовали в воздухе замысловатые узоры поклонения.

И тогда появилась она – Исидора, земное воплощение богини.

Её платье, сотканное из золотых нитей, облегало стан, как вторая кожа, переливаясь при каждом шаге, словно поверхность Нила под полуденным солнцем. На голове красовался головной убор – сияющий солнечный диск между изящных коровьих рогов, символ Хатхор. Лицо её было скрыто за тончайшей золотой вуалью, сквозь которую лишь угадывались очертания и мерцание янтарынх глаз – глубоких, как оазис в пустыне. В руках она держала жезл в форме стебля папируса, знак вечного возрождения. Но самое удивительное – на её шее, среди роскоши и блеска, висело скромное деревянное ожерелье с вырезанным символом Исиды, подарок, который не смел и мечтать о таком почетном месте.

Толпа, заполонившая улицы, замерла, затем взорвалась восторженными криками. Женщины бросали под ноги процессии голубые лотосы, их лепестки тут же втаптывались в пыль дороги, наполняя воздух сладким ароматом. Дети, пробираясь сквозь взрослых, тянули руки, надеясь коснуться края одеяния богини. Старики, сидя на крылечках домов, качали головами, шепча древние молитвы – такую красоту не видели со времен юности их прадедов.

У дворцовых ступеней процессию встречал сам фараон. Аменемхет III, облаченный в ослепительно белый схенти и двойную корону, стоял под пурпурным балдахином, окруженный своей семьей. Наследник Тахмурес в золотом схенти с лазурным поясом – цвета воинской доблести – держал за руку свою супругу Сешерибет, чье платье цвета утреннего неба было усыпано серебряными звёздами. Рядом, в темно-красном одеянии, выделялся Камос, его бронзовое ожерелье сверкало, как глаза хищника в ночи. Здесь же стояли младшие дети от наложниц и их матери, среди них ослепительная Небет в пурпурном калазирисе, перехваченном золотой сеткой, составляли живую радугу из дорогих тканей и драгоценностей.

Среди военачальников и главных командующих, выстроившихся по правую руку от фараона, выделялись две фигуры – главнокомандующий Ирсу, чьи руки и грудь покрывали боевые шрамы былой славы, и его сын – Хефрен.

Он стоял, застывший, как каменная стела. Его парадный бронзовый нагрудник с символом Монту, отполированный до зеркального блеска, сверкал в лучах солнца, белоснежный схенти с алым поясом выделялся на фоне загорелой кожи, а плащ цвета охры ниспадал строгими складками. Лицо, было непроницаемо, но глаза… Глаза, синие, как глубины Нила перед разливом, горели таким огнем, что, казалось, могут растопить металл на его груди. Когда взгляд его упал на Исидору, сердце сжалось, будто в тисках, а в жилах вместо крови заструился жидкий огонь. Он видел свой подарок на её шее – этот жалкий кусочек дерева среди золота – и мир вокруг потерял четкость, расплываясь в золотистой дымке.