– Убей меня, – сказала она. – Или оставь в покое.

Он засмеялся. Тихо. Без звука. Как человек, давно забывший, как смеются по-настоящему. – Ты будешь умолять, чтобы я не оставлял тебя. И в этот момент двери снова распахнулись. Не инквизиторы. Не стража.

Двери распахнулись, словно их ударила молния. Воздух застонал. Каменные стены, веками молчавшие, впервые дрогнули – не от землетрясения, но от воли, что врезалась в них, как клинок в грудную кость. Сквозь проём шагнули они.

Трое в чёрном, но не в траурном, а в живом, дышащем, змеином чёрном, словно шкура зверя. На их лицах были маски. Алые. Выгравированные, как черепа, словно чужая кровь застыла в вечной гримасе боли и триумфа. Их шаги не звучали, как шаги людей. Они звучали как приказ. Как приговор, влитый в воздух.

Инквизиторы не успели крикнуть. Один – взлетел в воздух. Неестественно, как будто дёрнули за невидимую нить, и его тело согнулось назад, как хрупкая ветка. Второй захлебнулся собственной кровью, ещё до того, как понял, что в нём – дыра. Аэлия не успела закричать, прежде чем пальцы – чужие, но тёплые – легли ей на запястье. Одно движение, и она была выдернута из зала, как корень из гнилой земли. Воздух вокруг неё зашевелился – всполохнулся, как будто стены неслись ей навстречу. Свет рассыпался. Мир стал туннелем. Беги.

Это не был произнесено. Он просто возникло в где=то в глубине ее сердца. Это был не зовом – приказом крови. И кровь подчинилась. Тёмные залы сменялись один за другим. Своды. Повороты. Шепчущие фрески, на которых лица корчились в боли. Свет факелов – неровный, красный, как отблеск чьих-то последних мыслей. Один из магов скользил впереди – как тень, заточенная в плоть. Второй – прикрывал. Третий держал её руку – и в этом прикосновении было нечто странное: не насилие, а… возможно, сожаление?

– Кто вы?.. – вырвалось у неё, шёпотом, на вдохе.

– Дети пепла, – прошептали в ответ. – Твои.

Земля вздрогнула. Где-то за ними гремел металл. Крики. Приказы. Боли уже не скрывали – стены сотрясались от звука гибели. Кто-то кричал имя Латоса, кто-то взывал к Святому Очищению. Но оно не пришло.

Они вырвались наружу – в ночь. Луна над храмом была заколота облаками. Воздух был густым, пахнущим гарью и ладаном. Аэлия едва дышала. Мир плыл, словно был написан на воде.

Но здесь, в темноте, среди бегущих, она почувствовала… тишину. Не покой. Не безопасность. Но тишину, где больше не нужно было прятаться.

Один из магов сделал короткий знак – и из тени вынырнула упряжка чёрных лошадей, как будто вылепленных из золы. Повозка – резная, с узорами, похожими на сосуды и артерии. Её толкнули внутрь – и уже через мгновение они мчались прочь, оставляя позади крики, огонь и веру.

Аэлия сидела в повозке, задыхаясь, дрожа, и ощущала, как сердце бьётся в горле. Она хотела кричать. Плакать. Возненавидеть. Благодарить. Но всё, что смогла – это сжать окровавленные пальцы на коленях.

– Ты жива, – сказал голос напротив. И она узнала его. Каэл. Его глаза сверкнули в темноте, как угли, оставленные в очаге проклятого дома. – Мы забрали тебя из огня. Но ты всё ещё горишь, – сказал он. – Привыкай.

Они ехали долго. Сквозь леса, где деревья были как сгорбленные старцы, облитые сумерками. Сквозь поля, на которых не росло ничего, кроме теней. Сквозь пустые деревни, где окна были замазаны кровью или воском. Мир затаился, как зверь после раны. И всё молчало. Аэлия сидела, прижавшись к холодной стенке повозки. Под пальцами – ткань, похожая на кожу. Всё здесь было живым, как будто дышало, жило своей собственной волей. Её пальцы дрожали. Ногти вонзались в ладони. Но она молчала. Она не плакала. Она больше не была той девочкой из монастыря. Когда повозка остановилась, небо было уже чёрным, как вытекшая кровь. Луна – тонкая, острая, как клинок.