Отбыв из Плакли, Ральф задумался, не надо ли ему заехать и проведать жену, но тут же отказался от этой мысли. Не надо связываться с этой настырной девицей. Вчера она пошла на шантаж, а сегодня придумает что-нибудь похлеще, так что замучаешься выкручиваться.

Он вернулся домой почти в полночь, и сам распряг лошадей, чтобы не будить конюха. Бросил в кормушки сена, насыпал ячменя, и когда зашёл в замок постарался не шуметь, чтобы не разбудить Брил. Пусть спит, ей и так хватает хлопот, чтобы ещё и по ночам бегать в кухню и соображать, что приготовить на ужин хозяину, который опять не соизволил предупредить о приезде.

Не зажигая свечи, Ральф в темноте добрался до своей комнаты, на ощупь прошёл к кровати, разделся, оставшись в одних подштанниках, нашарил и откинул одеяло и улёгся, с удовольствием потянувшись всем телом.

Перевернувшись на бок, он хотел подбить подушку, но вместо этого его рука коснулась кого-то, кто лежал в его постели. Вскочив, как ошпаренный, он схватил кресало и кремень, и зажёг свечу, одновременно хватая со стола кинжал, который всегда лежал там между чернильницей и пачкой пергамента.

Огонёк на фитиле загорелся сразу, осветив комнату дрожащим оранжевым светом, и Ральф увидел в своей постели свою жену.

Это была она, Патриция. Лежала на его постели и сладко спала.

Золотистые волосы рассыпались по подушке, лицо спокойно и безмятежно, как тогда – в охотничьей хижине.

Пока он стоял и смотрел на это чудо, не совсем уверенный, что всё происходит наяву, девушка зашевелилась и открыла глаза, щурясь на свет.

- А, вы вернулись, милорд? – произнесла она, зевая и аккуратно прикрывая рот ладонью. – Как прошла поездка? Вы голодны? Есть мясной пирог и холодная курица. Будете?

Нет, это точно не было ни сном, ни наваждением. Патриция Патридж… то есть уже – Патриция Бирнбаум собственной персоной лежала в его постели. В кружевной ночной рубашке, между прочим. Вот кто придумал такие рубашки? Где через кружева всё видно. Честнее было бы улечься голой.

- Какая курица?!. – произнёс Ральф, продолжая смотреть то ли на девушку с распущенными волосами, то ли на её кружевную рубашку. – Вы что здесь делаете?

- Пытаюсь спать, - ответила она уже с раздражением. – Не погасите ли свечу, если не хотите есть?

- Как вы здесь очутились?

- Приехала.

- Когда?

- В тот же день, как вы меня бросили, - синие глаза блеснули почти зло. – Вы всерьез надеялись так легко от меня избавиться?

Ральф не придумал ничего более умного, как изобразить удивление.

- Что за бред? – сказал он и тут же почувствовал, что получается фальшиво, поэтому отбросил притворство и сухо добавил: - Никто не думал от вас избавляться.

- Не думали? – она приподнялась на локте, и кружева на глубоком вырезе рубашки опасно разъехались. – А как называется, когда муж бросает жену прямо у алтаря, а потом сбегает, как вор, да ещё пытается откупиться. Сунули пару монеток и решили, что дело сделано?

- Не пару, а сто, - поправил её Ральф, глубоко уязвлённый словами о бегстве.

- Хоть тысячу, - перебила его жена. – Его величество говорил, что вы, дескать, от опасности не бегаете. Я для вас так опасна, что изменили своим принципам? Вы сбежали, как последний трус…

- Вы сейчас же собираетесь и едете в город, - отрезал он, ещё больше обидевшись за «труса».

- Сейчас?! – она рывком села в постели, отбрасывая с груди светлые пряди, и Ральф только судорожно сглотнул, когда мельком увидел в пене кружев восхитительную ложбинку.

- Сейчас же, - повторил он сурово и отвернулся.

Подальше от соблазна.

- Там метель! – возмутилась молодая жена. - Не будете же вы выгонять меня в глухую ночь, да ещё в метель!