– Отец хочет, чтобы я занялся техническим оборудованием имения, у нас с ним есть несколько интересных идей.

– Хмары и при прежних хозяевах, при Ридах, выглядели достойно, но при брате Александре – твоем деде Александре Платоновиче – стало куда лучше. Тогда всю усадьбу переделали, и дом тоже перестроили. Особенно славилась его ферма, эти коровы, что он завез из Швейцарии. Мощные такие, бело-рыжие. Он скрестил их с местными, и, помню, гордился ими, как родными детьми. Потом на Смоленской сельскохозяйственной выставке его скот главные награды брал, все соседи завидовали.

– Да, симментальские метисы, «трехведерные», как их у нас называют, и сейчас гордость семьи. А имения вы бы теперь не узнали: электрическое освещение, как здесь, только от динамо-машины, водопровод, оранжерея, а сад какой! Почти полторы тысячи плодовых деревьев, а вишенник, а малинник… В парке полно всяких диковинок: акации, рододендроны, сирени, а сколько там сортов роз, того вам, пожалуй, никто не скажет. Матушка постоянно новые сорта цветов выписывает. Райское место, ей-богу. И еще теннисный корт, и крикетная площадка – к нам все соседи съезжаются.

– Боюсь, mon cher, здесь тебе скучновато покажется: молодые Иваницкие и остальные задерживаются в Париже.

– Не беспокойтесь, я найду, чем себя занять.

Николай понимал, что Яков Платонович из тактичности не хочет навязывать ему свое общество: барон обладал редким даром создавать комфортные условия для окружающих и при этом оставаться на периферии, в роли наблюдателя. В его характере отсутствовал старческий эгоизм, требующий постоянной благодарности и почтения к создателю этих благ, поэтому внуки и племянники с такой охотой приезжали в его дом – проблемы отцов и детей здесь не возникало, хотя молодежь иногда вела себя довольно бесцеремонно.

Николай относился к деду с нежностью, ценил его ум и проницательность и ту культуру деликатного общения, что почти исчезла из современной жизни. Обычно он проводил вместе с Яковом Платоновичем ранние утренние часы, по вечерам они подолгу гуляли, обсуждая в неспешной беседе политические и экономические новости, поскольку среди знакомых старого барона встречались люди весьма известные и осведомленные, поселившиеся в Ницце в незапамятные времена.

***

Сердце чуть отпустило, и уже стало можно легонько, неглубоко дышать. Кирилл Тимофеевич беззвучно повторял слова молитвы, но они путались, мысли уплывали, и сосредоточиться не удавалось. Больной смирился и лежал, прислушиваясь к дыханию Софьи Григорьевны за стеной. Дверь между комнатами оставалась открытой, и он знал, что она прилегла, не раздеваясь, готовая в любой момент явиться на его зов. Господи, спасибо Тебе за жену!

Отчего-то он вспомнил свое горькое детство, в котором они, двое сыновей бедного сельского священника, росли без материнской ласки и даже почти не помнили мать – она умерла третьими родами, когда они были совсем маленькими. Они не раз видели, как плакал отец, и плакали вместе с ним. Сейчас-то Кирилл Тимофеевич понимал, что отец не только оплакивал жену: он не справлялся с хозяйством, с безденежьем, с болезнями детей – не справлялся с жизнью и приходил в отчаяние, глядя на сопливых, грязных и голодных мальчишек. Все, что так ловко и незаметно делала жена, горой свалилось на его плечи.

Неожиданно старик понял, что плачет сам. Стирая слезы у виска дрожащей рукой, он думал о том, сколько раз они с Васей оставались одни в домишке, который выстуживался после протопки в считанные часы. Только на печке под старым тулупом оставалось немного тепла, и они жались друг к другу, словно щенки в корзине. Служение в церкви, исполнение треб, выезды по вызовам днем и ночью, в любую погоду, безоговорочно, в зной, ливень, снег, метель – вынуждало отца оставлять детей без присмотра. Поскольку церковные правила позволяли находиться в доме овдовевшего священника лишь его матери, тетке или сестре, ему, давно уже не имевшему прямых родственниц, пришлось справляться со своими бедами в одиночку. Он даже не мог отдать старшего в Духовное училище, потому что Кирилл все же как мог помогал ему с младшим. Его отправили учиться в десять лет, когда подрос Вася, смешной белоголовый парнишка, нынче монах Авдий в Валаамском монастыре.