Он вспомнил радость всей семьи, когда его повысили из дьяконов в иереи и перевели в Рождественскую церковь, оставшуюся без священника. Сколько там на них свалилось работы! Прежний батюшка после смерти попадьи совсем опустил руки и оставил после себя настоящую разруху. Пришлось приводить в порядок еще и домишко. Но справились, слава богу.

Софья Григорьевна вошла с подносом, на котором стояла чашка чая, тарелка с пирожками и сметанник, полный свежей сметаны. Поняв по выражению лица мужа, что есть ему не хочется, она укоризненно покачала головой:

– Кирюша, не будь ребенком, поесть надо. Здесь все легкое: чай шиповниковый, пирожки с ягодами и со щавелем – одни витамины. Тебе без них сейчас нельзя, сердцу помогать нужно. Ты слышал, что доктор сказал?

– Слышал, Сонечка. Но совсем нет желания.

– Давай договоримся: чашка чая и пирожок, и я больше не стану тебя беспокоить.

– Ты меня не беспокоишь. Я тут вспоминал, как мы с тобой приехали в Рождественскую церковь.

Она поставила поднос на прикроватный столик и засмеялась:

– Когда я про это думаю, то всегда вижу одну картину: дырявая крыша, и мой Кирюша с местным дьячком подоткнувши рясы тягают наверх доски для починки. Знал бы ты, как я боялась тогда за вас – ведь на такой высоте!

Больной тоже улыбнулся:

– Все же главное в том деле было выпросить доски у управляющего имением. Уговорить не удалось, тогда я написал трогательное письмо Соколову – помещику. И разжалобил-таки его!

– Это я уже запамятовала, а как боялась за тебя, до сих пор помню.

Понемногу разговорив мужа, Софья Григорьевна убедила его позавтракать, поправила одеяло, и он, измученный бессонницей, покорно прикрыл глаза. Взяв поднос, она тихонько вышла, осторожно притворив за собой дверь. На кухне налила себе чаю, села к столу, подперев голову рукой, и задумалась, вспоминая.

Да, на новом месте дел у Кирюши прибавилось, но и на ее долю забот хватило: устроить дом, обзавестись хозяйством, разбить сад и огород. Как же она уставала! Кирюша каждый день на службе, ни суббот, ни воскресений свободных – какой из него помощник? Спасибо родители поддержали. Приехали, посмотрели, посчитали что да как и поделились, чем могли: в другой раз привезли семян, десяток цыплят в лукошке и пару маленьких свинок в мешке. Главное, оставили у себя малышей на целый год. За это время они и домишко починили, и хозяйство наладили: матушкины цыплята превратились в пестрых курочек и начали нестись, обе свинки принесли приплод, с грядок сняли первый урожай. Дальше стало полегче. Работы у Кирюши не уменьшилось, но он всегда находил свободное время для детей – возился с ними, читал, позднее готовил к духовному училищу. К счастью, взяли их казеннокоштными – такое облегчение для семьи. Когда мальчики поступили в духовное училище, они решили забрать к себе Тимофея Ивановича.

Старику шел уже седьмой десяток, и, по правде говоря, на него смотреть было страшно: ряса грязная, борода нечесанная, взгляд такой замученный и постоянный кашель. А как вышел заштат, начал понемногу оживать. Кирюша за ним ухаживал как за малым ребенком – и мыл, и парил, и стриг, и все разговаривал, разговаривал. Он и ожил.

Летом целые дни проводил на реке с удочкой, но, кажется, не столько рыбу ловил, сколько следил за всякими жучками-паучками. Возвращаясь домой с уловом окуньков и ершей, он рассказывал бесконечные истории о шмелях и пчелах или стрекозах и комариках и переживал их как что-то очень важное. Крестьяне считали его блаженным, а Кирюша, слушая эти рассказы, говорил, что отец мог бы стать замечательным, может быть, даже великим натуралистом. Наверно, так.