Какое же счастье вновь ощутить твёрдую землю под ногами! Особенно когда ты её не чувствовал на протяжении двух недель. Путешествие по морю на небольшом пароходе среди бескрайних морских просторов, где твоя жизнь лишь в руках Господа и команды, – то ещё испытание для истинных любителей моря и крепких желудком людей. Жар, нестерпимый, как раскалённая сковорода, обжёг лицо, и вихрь тысячи ароматов – пряных, сладких, гнилостных – ударил в нос, как только Эрнест перешагнул через порог своей каюты на залитую ярким индийским солнцем палубу. Судно подошло к пирсу.

Бомбейский порт встретил его хаосом. Спустя четверть часа экипаж пакетбота Hercules и смуглая, словно полированная бронза, команда портовых рабочих, чётко зная каждый своё дело, закрепила швартовые к кнехтам, готовя трап к спуску. Пассажиры, в ожидании схода на берег, изнывая от зноя, жались под навесом. Даже местные моряки, привыкшие к такому пеклу, украдкой вытирали лица от пота краями тюрбанов. Все ждали скорейшего прохождения таможни, чтобы быстро разойтись по домам и отелям в поисках спасительной прохлады. И вот наконец долгожданная земля!

Отвыкшие за время морского вояжа от многообразия звуков, цветов, запахов, органы чувств напряглись – они всеми клеточками впитывали новые впечатления. Первые минуты своего пребывания на индийской земле Эрнест Лакур приходил в себя и только успевал вертеть головой во все стороны.

То здесь, то там он отмечал для себя необычные для европейского глаза сценки из жизни.

Порт Бомбея был похож на растревоженный пчелиный улей, разворошённый палкой. Всюду бегали полуголые грузчики с мускулами, играющими под их кожей. Они разгружали и загружали бесчисленные огромные тюки со специями и товарами в трюмы кораблей, стоящих на пирсе. С большими колёсными железными монстрами из Европы соседствовали небольшие традиционные рыбацкие лодки индусов – muchee walla – такое же прозвище носили и сами их владельцы. Простая конструкция лодки не менялась веками. Выдолбленные из манговых стволов лодки с поплавками-противовесами, словно крылья, походили на гигантских стрекоз. Эти поплавки-противовесы должны были существенно уменьшать боковую качку в море.

– Гениально! – восхитился в голос Эрнест, вспоминая, что читал об этом в книгах из библиотеки Географического общества. – Двадцать лет службы… и ни следов гнили!

Рыбаки тем временем перебрасывали пойманную блестящую на солнце чешуёй, словно серебряными монистами на шее цыганки, рыбу в плетёные тростниковые корзины. Эти корзины тут же с удивительной лёгкостью водружали себе на голову женщины в разноцветных сари и исчезали в лабиринте улиц, чтобы отнести улов на ближайший рынок.

Голова шла кругом от жары, запахов и цветов. Лакур даже представить себе не мог, как выдерживали это всё европейцы в белых одеждах и пробковых шлемах, что виднелись то тут, то там среди индийской пёстрой толпы. Но, видимо, человек ко всему привыкает, где бы он ни был. Индийское безжалостное жёлто-белое солнце, запахи тухлой рыбы и нечистот смешивались с густыми ароматами курящихся благовоний, с разноцветными красками национальных одежд, название которых обычный европеец никогда бы не запомнил и не смог бы произнести без ошибок: сари, лехенга-чоли, шальвар-камиз у мужчин, чуридар-курта, патту-павадай у детей и мекхела-чадор…

Грязь же была везде: под ногами и в прибрежной воде, в которой, радостно визжа, купались голышом местные мальчишки. Они – загорелые, словно чёрные угольки – с разбега прыгали с пирса в глубину океана, распугивая стаи мелких разноцветных рыбок, что плавали у берега в поисках еды. Казалось, ещё немного – и вода закипит от множества мальчишеских горячих тел, словно вода в тазу от брошенных в него кусков раскалённого чёрно-красного угля. Солнце жгло, запахи душили, а воздух гудел. Людской галдёж на разных языках и наречиях порой заглушал крики чаек и бакланов, что во множестве кружили над портом. Жизнь бомбейского порта кипела во всех трёх стихиях.