Она впилась ногтями в подоконник.

– Через год пуля сипая оборвала его жизнь. А я… я осталась с могилой под пальмами и письмами детей, которые даже, наверное, не помнят моё лицо. Разрываясь от любви к детям и к любимому мужчине, я сделала выбор в его пользу, уехав к нему в Индию. Это не значит, что я не люблю своих детей, напротив, очень люблю, но это другая любовь. Многие женщины, да и мужчины могут меня осудить. Мужчины приходят и уходят, а дети – наше продолжение, наша кровь и плоть, скажут они. Не судите и не судимы будете. Я сделала свой выбор, это моя жизнь и моя судьба.

Тишина повисла густым пологом в процедурном кабинете. За окном кричали попугаи, будто смеясь над человеческой глупостью.

– Теперь я искупаю вину, оставшись пока тут, мой долг в память о нём помогать раненым и больным. Да, рано или поздно я вернусь в Англию, к детям, – Флоренс выпрямилась, как солдат на параде. – Здесь же останется могила моего любимого человека, а в моём сердце – любовь к нему, и да, наши дети – это продолжение нас самих. Я постараюсь сделать всё, чтобы они выросли достойными людьми и простили меня, а главное, поняли, почему я так поступила.

Хелен молчала, более не перебивая Флоренс и заворожённо слушая её рассказ, но в какой-то момент девушка не смогла сдержать слёз, впечатлённая рассказом подруги. Они текли по щекам, оставляя солёные дорожки. «Как можно выбрать между детьми и любовью?» Боже, как счастливы мы одинаково, когда любим взаимно и любимы, и как мы несчастны каждая по-своему.

– Мисс Уитмор, вы свободны? К вам пациент, – голос главного врача, прозвучавший из темноты прохладного коридора, вернул подруг из воспоминаний опять в душную действительность кабинета.

– Да, доктор Бэрри, через пару минут заканчиваю! – Флоренс поправила бинт на пальце Хелен. – До твоей свадьбы точно заживёт! – Неожиданно она улыбнулась, словно актриса, меняющая маску, и сунула Хелен потрёпанную медицинскую книгу: – Ты ведь художница? И любишь рисовать людей, а с анатомической и живой натурой тут в Индии не очень? Возьми и изучай, – лукаво произнесла она. – И ещё, прокатись в храм в местечке Кхаджурахо, тебе понравится. Там их боги учат любви без стыда. Там… ты поймёшь, что даже боль – часть страсти.

Хелен кивнула. Это было действительно так. Индусы, хотя были более раскрепощёнными в своём поведении и одеждах, чем чопорные европейцы, но позировать для рисунков белой леди были не готовы, они отказывались по соображениям веры. Просить позировать белых мужчин Хелен не хотела, ей было неловко и как-то ещё противно.

Весь день её терзали мысли, она думала о Флоренс и её истории.

«Так любить мужчину, чтобы бросить в другой стране своих детей и уехать к нему? Возможно ли такое?» Но ответ был очевиден, только что она услышала такую историю. В первый раз она задумалась о том, что не все мужчины такие подонки, как Поль Боне, и где-то есть ещё те достойные джентльмены, ради которых можно сделать подобный шаг. Смогла ли бы она совершить такой поступок ради любимого? Сейчас она не могла дать однозначный ответ даже самой себе. Как много и одновременно как мало она знала об этой стороне жизни и взаимоотношениях между людьми в свои двадцать пять… «Смогла бы я?» Поль Боне теперь казался жалким мальчишкой рядом с тенью Эдуарда.

На следующий день Хелен решила развеяться и по совету подруги решила прокатиться в местечко Кхаджурахо. По словам служащего отеля, это был популярный у местных жителей храм, но дорога туда была не очень близка. В путь художница запланировала отправиться с первыми лучами солнца.