В один из дней Хелен, как обычно, сидела на веранде отеля и делала очередные наброски для будущих картин. Карандаш необходимо было заточить, что она и сделала крайне неаккуратно, порезав палец.

Максимильян Стюарт – рыжий шотландец с глазами цвета Северного моря – появился как герой из романа. Оценив ситуацию, в которой она оказалась, он резко подошёл, не спрашивая разрешения:

– Мадемуазель! – Максимильян склонился перед ней и тут же стал перевязывать её палец своим шёлковым платком. – Позвольте мне сопроводить вас в госпиталь. Врач-англичанин осмотрит вашу рану и окажет профессиональную помощь. В этих краях даже малейшая рана может обернуться бедой. Идёмте.

– Вы слишком любезны, месье, – Хелен слегка улыбнулась, стараясь не морщиться от боли. – Но я не хочу вас обременять.

Его настойчивость напомнила ей отца – так же он заботился о матери во время болезни.

– Обременять? – Он поднял глаза, и в них мелькнула искра. – Мадемуазель, в Индии мы, европейцы, должны держаться вместе. Позвольте мне быть вашим рыцарем, хотя бы на этот вечер.

Чуть позже они представились друг другу и стали иногда проводить вечера за бокалом вина, вспоминая за неспешными беседами свою жизнь в Европе. Вечера за вином стали её тайным счастьем. Макс, не задавая лишних вопросов, рассказывал о своей службе, джунглях и тиграх. Он словно знал: некоторые раны лучше не трогать. Он не лез в женскую душу с расспросами о том, как девушка очутилась в Бомбее за пять тысяч километров от Парижа, за что Хелен была ему очень признательна. Правда, встречи были не так часты, как ей бы хотелось, так как Макс был человек занятой.

Впрочем, именно благодаря ему в госпитале она познакомилась с медсестрой Флоренс Уитмор. Исторически так сложилось, что в британской Индии мужчин-европейцев было гораздо больше, чем белых женщин. Поэтому женское общество ценилось – как у мужчин, по понятным причинам, так и у женщин. Хелен была рада новому знакомству с мисс Уитмор, дамой, чьи мысли словно эхо повторяли её собственные. Им было о чём поговорить: общие темы и интересы сближали и скрашивали ностальгию по далёкой родине. Они быстро подружились. Флоренс – англичанка, высокая стройная блондинка с изысканными чертами лица и пронзительными серыми глазами, будто высеченными из туманного лондонского камня. Ей едва минуло тридцать, но во взгляде уже читалась глубина, недоступная юности.

«Такая женщина должна править балами, а не перевязывать раны», – думала Хелен, пока не услышала историю Флоры.

Как-то, придя на очередную перевязку, Хелен не выдержала:

– Флоренс… прости за бестактность, но я не могу не спросить, – её голос дрогнул, словно струна, готовая лопнуть. – Ты – сама совершенство. Почему же твой безымянный палец без кольца? Где мужчина, достойный назвать тебя своей?

Флоренс замерла. Йод капнул на стол, оставив кроваво-коричневый след.

– Ты уверена, что хочешь это знать? – произнесла она так тихо, что слова едва долетели.

– Я доверила тебе свою тайну, – Хелен коснулась её руки. – Мы же подруги. Накануне она рассказала, как сбежала в Индию от ненавистного жениха. – Может, и тебе станет легче…

Флоренс закрыла глаза, будто переступая порог воспоминаний:

– В Лондоне я любила. Любила так, что небо казалось ближе земли. Он был офицером… Эдуард Уитмор. Его смех заполнял комнаты, а прикосновения жгли, как виски. – Губы её дрогнули в полуулыбке. – Мы поженились при свечах, под дождём… Через два года родились близнецы: Анна и Чарльз.

– И… где они? – Хелен едва выдохнула, сердце билось, как птица в клетке.

– Ещё через год его отправили сюда. В этот проклятый жар, в эту пыль… – голос Флоренс стал резким, как удар сабли. – Я умоляла его остаться. Но долг… всегда этот чёртов долг! Тогда я совершила грех. Бросила детей. Оставила их спящими в колыбелях нашим матерям и села на корабль. Эдуард не осудил меня, взяв при этом с меня слово, что я обязательно вернусь в Лондон, к нашим детям, а после службы вернётся и он, и мы вновь будем счастливы вместе.