– Мост мы обязательно построим! Берегите себя, месье Лакур!

– Здоровья вашей семье! – слова Эрнеста растворились в пронзительном гудке паровоза. Француз махнул рукой, но чёрный котелок инженера уже растворился в привокзальной толпе.

Поезд вновь стал натужно набирать скорость. Немецкий пейзаж за окном разительно отличался от российского и дышал порядком: аккуратные домики, крытые рыжей черепицей, словно чешуя дракона; высокие кирпичные трубы фабрик, строгие как лютеранские пасторы; мощёные ровные дороги – всё было словно прописано тонкой кистью художника на пасторальном пейзаже. Пусть на однообразных кирхах не было золотых куполов, как на православных храмах, всё это в своей обыденности радовало глаз молодого человека гораздо более, чем славянские просторы. Это была его родина. Даже снег лежал ровнее, чем в России. Эрнест потянулся к дневнику, записывая: «Здесь нет золотых куполов – зато есть золотое правило: каждому гвоздю своё место».

Около полудня настала и его очередь покинуть гостеприимные тёмно-коричневые вагоны «Норд-Экспресс». Поезд, устало кашляя клубами белого пара, прибыл на Силезский вокзал Берлина с точностью швейцарских часов. Эрнест, вдохнув воздух, пропитанный запахом угля и прогресса, шагнул на платформу. Немецкая пунктуальность чувствовалась во всём.

– Willkommen zu Hause[6], – прошептал он, поправляя галстук.

Берлин встретил его лязгом колёс конок и первых электрических трамваев, смешанных с криками газетчиков: город не спал никогда.

Дорога из столицы до уютного провинциального городка Везеля, расположенного на самой границе с Францией, прошла без особых приключений.

Городской вокзал, принимавший поезда из многих уголков Германии и соседних европейских государств – Франции и Нидерландов, был, конечно, в десятки раз меньше столичных. Но для городка с населением пятнадцать тысяч жителей он оставался главным местом притяжения, как магнит для странников и местных сплетен. Соперничать с ним могла лишь центральная площадь, где жизнь бурлила ярче, чем пиво на осеннем фестивале.

Экипаж вёз героя по городским улицам, и под цоканье копыт рыжей четвёрки перед его мысленным взором одна за другой всплывали сцены из детства: в саду у друзей на Bergstraße они строили шалаши, представляя их замками, а себя – отважными рыцарями; на углу дома по Keuchhustengang он назначал первые детские свидания с дочерью местного аптекаря. Где-то неподалёку в городском саду они с кузеном сделали тайник под большим старым дубом, наполнив его разными мальчишескими сокровищами.

Карета свернула направо, на главную городскую улицу, в конце которой виднелись шпили собора святого Виллиброрда. Именно в этом соборе крестили Эрнеста, его братьев и сестёр, здесь же венчались его родители, где воздух до сих пор пахнет воском и надеждой. Неподалёку от храма Эрнест велел кучеру остановиться, решив остаток пути пройти пешком, несмотря на идущий мокрый снег, который лип к плащу, как нахлынувшие воспоминания. Ему вдруг захотелось ощутить подошвами каждый камень родных мощёных улиц. Он шагал по ним, здороваясь с городом после долгого отсутствия. Словно перебирал пальцами страницы старого дневника: знакомые вывески, трещины на мостовой, даже запах булочной на углу – всё было тем же, как будто время замерло.

То и дело навстречу ему попадались знакомые лица горожан, и Эрнесту постоянно приходилось приветствовать их улыбкой:

– Месье Лакур! Как ваши дела?

– Прекрасно, благодарю! – он отвечал улыбкой, но внутри трепетало: «Сколько же лет прошло?..»

Ровно в полдень, под удары часов на ратуше, Эрнест Лакур постучался в двери родного дома под номером 132 у Большого рынка.