Утром родители получили её письмо с простой мыслью: «Не ищите меня. Выбрала свободу. Простите». Мэри уговорила её не упоминать о нападении – общество всё равно встало бы на сторону Поля. Понимая, что не сможет им объяснить истинную причину своего отказа, она написала, что хочет отправиться в далёкое путешествие, а создание семьи не входит в её планы. Письмо она отправила с нарочным. Одолжив деньги у крестной, Хелен, набравшись смелости перед неизвестностью, отправилась на вокзал.

Там, на вокзале, сжимая чемодан с красками и билетом в Турин, она впервые за эти дни улыбнулась по-настоящему.

Утро. Запах креозота резко ударил в нос, смешавшись со свежим морозным воздухом под шум толпы и гудки поездов на приграничной станции. Небольшой городок Вержболово с одноимённой железнодорожной станцией, расположенный на линии Петербург – Кёнигсберг – Берлин, был главными сухопутными воротами из России в Европу. Здесь сталкивались миры: русские шубы и европейские цилиндры, густой дым самоваров и элегантный аромат кофе. Славянский Вавилон, где даже воздух звенел от смешения языков – то ли молитва, то ли ругань.

Главной особенностью вокзала была двусторонняя колея: с одной стороны – широкая русская, с другой – узкая европейская. Пассажиры, словно муравьи в гигантском муравейнике, перетекали из одного поезда в другой через здание вокзала, где пограничники с лицами, на которых навеки застыла скука, ставили печати в документах. Пройдя пограничные и таможенные процедуры, путешествующие выходили с другой стороны, где их уже ожидал поезд, стоящий на узких вагонных тележках. Аналогичная ситуация повторялась в Эйдкунене при следовании в обратном направлении в Россию.

Эрнест, выйдя из вагона на перрон, легко подхватив саквояж, проследовал за толпой, в очередной раз порадовавшись в душе, что не был отягощён большим количеством багажа. В России по своим масштабам и роскоши вокзал в Вержболово уступал лишь столичному Варшавскому в Санкт-Петербурге: огромные залы с хрустальными люстрами, гостиницы, рестораны трёх классов. Царские и светские апартаменты, пахнущие лавандой и властью. Неподалёку от главного здания вокзала размещались таможня, паровозное и вагонное депо, а также прочие строения, характерные для крупных приграничных станций; имелся даже гараж для персонального царского поезда. Станцию проектировали французы, а возводили немцы. Эрнест не знал этого, но, будь ему известно, наверняка бы усмехнулся и был бы горд за соотечественников: «Typisch Deutsch[5] – даже ворота в Россию возводят по расписанию».

Усатый толстый пограничник, похожий на вальяжного кота, небрежно шлёпнул печать в паспорт:

– Счастливого пути, герр Лакур. Не заблудитесь в цивилизации.

Эрнест едва сдержал смех.

Скоро Лакур вновь занял место в вагоне.

За час до прибытия в Кёнигсберг Эрнест и Владимир Коробов снова увиделись в вагоне-ресторане. Инженер, с лицом, обветренным сибирскими буранами, жестикулировал, разливая чай:

– Непременно посетите Сибирь и Китай, мой друг! Мост через Обь – это будет шедевр, сравнимый с Великой стеной! – напоследок напомнил Владимир Ефимович. Он стукнул кулаком по столу, заставив звенеть фарфор.

– Обязательно! – Эрнест прищурился, представив бескрайние степи. – Хочу увидеть его не меньше, чем Китайскую стену и раньше, чем он успеет заржаветь!

Они рассмеялись, но в глазах Коробова мелькнула тень: словно он расставался не с попутчиком, а с частью себя.

Прощание вышло торопливым. Владимир, схватив потёртый портфель, выскочил на перрон Кёнигсберга, крикнув: