А печатные буквы откуда? Принтера у нас нету, от руки всё пишем. Аркадий, наверно, дал. У него в музее древностей чего только нет: и радиоящик с лампочками, и дискофон с заводной ручкой. Нет, не дискофон, а патефон и…

– Кэ-се-ни! Завтлакац!

Как пахнет вкусно!.. Листочки в файлик, файлик в рюкзак, рюкзак на полку и бегом на кухню.

Неудобно тянуться, когда в чужом доме завтракать зовут. Нине я сразу сказала: всю работу пополам. Если она завтрак сготовила – я посуду мою. Она за уборку взялась – значит, в следующий раз я. А так-то стараюсь поскорей успеть да побольше сделать. Она отёкшая и зеленушная какая-то и присаживается всё время. Наверное, болит что-то, но Эдуард Василич ведь тоже видит, а он доктор. Не лезу я с вопросами.

Но зачем Денис эти ужасы расписал, да ещё и мне подсунул? Не боюсь я этого всего, теперь чего уже бояться. Но зачем? И так вокруг кровь и смерть, не хватает ему, что ли? Или он для истории пишет? «Ветер шарахался, как шпиц…» Нет, историю так не пишут. Это рассказ.

– Ой, как вкусно! А что это?

А и правда вкусно.

– А это морковный омлет. Старинный польский завтрак, – сказал Эдуард Василич. – Я же поляк наполовину. Бабушка такой делала. Как-нибудь научу, если спать не будете до девяти часов.

– Я не спала! – закричала я. – Я на дойке была. Каждое утро!

– Не знаю, не знаю, – поджал губы Эдуард. – Не знаю. Глаза заволокнутые, вид лица – мечтательный. О коровах так не мечтают, а вот о…

Он не договорил. Дверь распахнулась, и в кухню вошёл мой родитель, а с ним ещё четверо из новых.

– Мир вашему дому, – сказал родитель и новые что-то буркнули. – Ангела вам за трапезой, – добавил он, а четвёрка промолчала. У них и лица как песьи морды, и щели вместо ртов. Про ангела – такое уж им не выговорить. Непосильно. – Пришёл забрать дочь мою, неразумную Ксению, – сказал родитель. – От всей души вам благодарен, что приютили её. Простите меня, нерадивого, что воспитывал её худо и что доставила она вам хлопоты невместные.

И поклонился в пол. Совсем уже шибанулся.

– Доброе утро, – сказал Эдуард. – Никаких хлопот она нам не доставила. Очень серьёзная и воспитанная девушка. Вы, во-первых, садитесь за стол, кланяться мне не надо. Я человек не православный, а вы мне кланяетесь.

А вдруг это грех? И это… спутники ваши – они тоже за дочерьми пришли? У нас столько нету.

Нина засмеялась, и один из новых тоже хихикнул.

Родитель выпрямился и сказал сухо:

– Ксения, вставай. Одевайся и пойдём.

– А в-третьих, – продолжал Эдуард Василич, – наверное, у Ксении спросить надо. Взрослый человек – что значит «забрать»? Это же не мешок с картошкой. И даже не коза.

– Не пойду, – сказала я. – Если Эдуард Васильевич скажет уйти – уйду, но домой всё равно не вернусь.

– Не пойдёшь – силой отведём. Берите её, ребята.

– Да вы что творите?! – Эдуард Васильевич встал. – Чужих бандитов мы прикончили, а вы своих завели?! Совсем ума лишились с молитвами своими? Ворвались в наш дом, силой девушку хотите увести. Никуда Ксения не пойдёт. Теперь – ни в коем случае не пойдёт. Немедленно уходите.

– Забирайте её. А этого ограничьте, ребятушки, – сказал родитель.

«Ребятушки» двинулись вперёд, я схватилась за спинку стула.

«Нож хватай!» – взорвалось у меня в голове. Но бить ножом в живого человека – это нет. Знаю, что надо, а – нет. Не могу, не могу.

«Тогда и получай своё, овца» – буркнул голос внутри.

Дверь снова открылась, в дом вошёл Аркадий. Раздвинул новых, как ветки в лесу, и встал передо мной. С плеча у него стволом вниз свисал автомат, правая рука на оружии, скобу обхватила.