Он поднялся с дивана.

– Но об этом потом, сегодня о делах не говорим. Просто радуемся, что вы оклемались. Организм здоровый, психика восстановилась. Вон на меня как волком смотрите. Очень рад. Руку вам не протягиваю, – Бакастов улыбнулся. Улыбка у него снималась-натягивалась легко и ловко, как чулок, – всё равно откажетесь. Но – рад. Мы переживали. А я больше всех. Врачи, я уже сказал, гарантий не давали. А выбора не было. Давали успокоительные, транквилли… вилли-вилли… нейро-фигейро, а вон что получилось. Моя голова на кону стояла, мы теперь как молочные братья с вами. Отдыхайте. Если что-то понадобится, захочется и пожелается – требуйте. В случае отказа вызывайте меня. Сделаем абсолютно всё и немножко больше.

И показал руками размеры «абсолютно всего».

– Лифт, надеюсь, наладили. Ноги отнялись небось?

В самом деле, полчаса спускаться вниз не пришлось. Провожатых на этот раз было только двое: охранник с родинкой и офицер Груша. Подвели меня к шахте лифта, ворота с лязгом растворились и решетчатая клеть поползла вниз. Камеру мне заменили – «комнатами» их пусть Бакастов называет. Даже если и вправду сам живёт в такой.

Стол со стульями, человеческая кровать вместо бетонной лежанки, отдельно – обеденная зона, кухонная утварь. Даже нож с вилкой, а ведь это колющие-режущие. Электрочайник со шнуром. Чай, сахар, крекеры, пакетики с кофе. И даже бумажные салфетки. Я щёлкнул кнопку – она загорелась, чайник заворчал. Чудеса.

В углу – душевая кабина с умывальником и унитазом. На столе лежали две стопки книг, штук пятнадцать.

На выбор дали или расчёт на месяц? Заскрипела дверная петля. Долгий скрежет, как у дергача-коростеля с Клязьмы. Лязг ригеля, стук замка, два поворота ключа.

После утренней дойки стоишь под душем и думаешь: «Как хорошо!» Ведь только представить, что горячей воды нет и электричества нет – как жить? Вон, в Марково не было. И у Адыла, говорят, не было. Пока наши с ними соляркой не поделились. У нас-то хорошо, железка рядом, горючки на ней пока много. Нельзя без горячей воды. «Без горячей»! А если вообще водопровода нет и на речку ходить? А ведь скоро топливо кончится, так и будет. Нет-нет, придумают Вадим с Аркадием что-нибудь.

Только подумала – и как раз воды не стало. Вадим всем ограничитель сделал на четыре минуты. Сначала ругались, а сейчас все привыкли, успевают. Руками поскорей двигать – всего и делов.

Вытерлась и опять к Денисовым бумагам. А если это его дневник? Нет, был бы дневник, Денис сказал бы: «дневник, не смотри». Но не дурак же он – после «не смотри», понятное дело, засвербит так, что обязательно полезешь смотреть. А, может, он с такой мыслью и дал – хотел, чтобы я посмотрела? А вдруг там про меня? Может, он мне прямо говорить не хочет, всё-таки они с Егором друзья как бы. Вроде.

В общем, если дневник, то сразу закрою. Сама себе вру, сама верю. А ещё туда же, про воспитание детей лезу рассуждать. О, господи.

Вытащила из файлика пачку листов. Ещё на принтере печатано, таких давно уже не видела. И почеркушки синим карандашом.

«Ветер шарахался из стороны в сторону. Как шпиц на поводке…»

– Кэ-се-ни!

«Кровь на ботинке… отрубленная рука… напильником по зубам… режут сухожилия». Никакой это не дневник, конечно. Это повесть или рассказ. Рассказ, наверное. Мало листочков.

Что это? Про что? Новые ему рассказали – вот про что. Говорили, что из них кто-то в Покровской колонии был. Сбежал. Я сама с не разговариваю с ними, а от наших слышала: там страшное творится. «И напал на Авраама ужас и мрак великий, и птицы слетались на рассечённые тела». Крепко в меня всё это вколотил