Оргазм накрыл меня, как удар волны. Без предупреждения, с жаром, сжатием, распадом.

Моё тело выгнулось, губы приоткрылись, но не было слов – только дыхание.

Он пришёл сразу за мной, с тихим стоном, с хрипом где-то изнутри, с дрожью в руках, с лбом, уткнувшимся мне в грудь.

Мы не говорили. Мы просто лежали, мокрые, слипшиеся, растворённые друг в друге.

Потом мы сидели на полу. Он гладил мои связные руки.

Я спросила:

– А ты любил кого-нибудь? Или твоё призвание "исцелять" женщин?

Он ответил:

– Я люблю жизнь. И секс.

Я молчала.

Я всё ещё трахалась, чтобы исчезнуть. А не жить…

Но уже знала, что путь – не в исчезновении. А в присутствии.

И в том, как ты дрожишь, когда тебя держат – не за волосы, а за душу.

В Тулуме ночь начинается не с темноты, а с ритуала.

Мы сидели на пляже, босиком, обнажённые под кимоно, вплетённые в шум прибоя и дым копала.

Рядом с Лео была девушка – Яру. Индейская женщина с лицом старухи и телом серферши. Она не разговаривала, но дышала так, будто знала, как двигается вселенная.

Лео представил её как шаманку. Или жрицу. Или проводницу. Смотря, как на неё смотришь.

Он сказал, что сегодня откроется портал.

Что всё, что спрятано, – выйдет.

Что тело – это храм. Но не в смысле «его надо беречь». А в смысле «в нём происходят самые святые разрушения».

Я спросила:

– Что мы будем принимать?

Он сказал:

– Себя.

И засмеялся. Потому что это была ложь.

Мы принимали камбо – яд лягушки с амазонки, вызывающий очищение.

Сначала на плече делают маленькие ожоги, потом туда капают капли яда.

Ты начинаешь блевать.

Но не желудком – болью.

Прошлыми мужчинами.

Своим стыдом.

Плачем, который не дался в детстве.

Я чувствовала, как тело перестаёт принадлежать мне.

Я сидела на циновке, обмотанная леопардовым платком. В голове было гулко, как в церкви без света.

Лео держал меня за спину.

Яру стояла у костра, ритмично била в барабан.

Где-то рядом кто-то стонал. Кто-то смеялся. Кто-то рвал.

А я видела…

Себя.

Маленькую.

Сидящую на кухне, в уголке, с чашкой чая и глазами, полными чего-то, что мне теперь не выразить.

Я подошла к ней и спросила:

– Чего ты хочешь?

Она ответила:

– Чтобы меня любили и не уходили.

Я села рядом.

Обняла.

И сказала:

– Теперь я никуда не уйду.

Я плакала.

По-настоящему.

Плакала, как не плакала с тех пор, как стала Анжелой.

Лео трогал моё тело не руками – намерением.

Он не раздел меня, он снял с меня слои.

И с каждым – я становилась реальнее.

Он шептал на ухо:

– Это не секс. Это возвращение.

Я уже не знала, где я.

Подо мной земля дрожала, над головой рассыпались звёзды.

Он вошёл – не только в тело, но и туда, где я прятала себя настоящую.

– Не бойся.

– Я не боюсь.

– Тогда отпусти.

– Я не знаю, как.

Он прижал меня к песку, тёплому, живому.

Он двигался внутри меня с ритмом барабана.

Я кричала. Не от боли, не от страсти – от узнавания.

Это не было изнасилованием.

Это было обожествлением.

Он брал меня как дух, не как мужчина.

Он трахал не тело. Он трахал мою тень.

Я видела сны с открытыми глазами.

Себя на балконе в Париже.

Себя в вагоне в Сибири.

Себя, зажатую между ногами мужчины в Праге, и себя, молчащую в ванной в Москве.

Всё это было я.

И всё это вылетало из меня, как птицы.

А он продолжал.

Без слов.

Без пауз.

До тех пор, пока я не превратилась в ничто.

И только тогда – в всё.

Когда я очнулась, я лежала на его груди. Вокруг – круг свечей.

Он гладил мою голову.

– Ты прошла.

– Куда?

– Назад. К себе.

– Мне страшно.

– Это значит, ты жива.

Я смеялась. Он гладил.

И в этот момент я поняла – Лео не мой.

Он не любовник.

Он проводник.

Он не задержится.

Он уже уходит.

Он останется только в теле. В том, как я теперь буду дрожать от прикосновения.