В том, как я теперь слышу, когда ко мне прикасаются не так.
Утром он ушёл.
На песке остались только его отпечатки и сгоревший круг из свечей.
Яру сказала мне:
– Он никогда не остаётся. Он пришёл, чтобы ты увидела себя.
И я – увидела.
Грязную, настоящую, свободную.
Ту, что умеет не только убегать в чужие руки, но и быть в них не потерянной.
Я стояла на рассвете, голая, обмазанная песком и ладаном.
И чувствовала, как внутри меня разгорается что-то новое.
Не мужчина.
Не любовь.
А я.
Утро в Тулуме – это не свет. Это дыхание.
Оно приходит раньше солнца. Обволакивает кожу, пропитывает ткани, просачивается в кровь.
Я проснулась не в хижине, не в комнате, не в себе.
Я проснулась в моменте.
И впервые за долгое время – одна.
Без мужской руки на бедре.
Без смс «ты где?»
Без мысли, что надо срочно купить билет в следующий город, потому что здесь я уже всё.
Нет.
Я лежала в гамаке, пахла ладаном, потом и солью, и думала – а если я останусь?
Вчерашняя ночь была не про влюблённость.
Не про очередную попытку сбежать в плоть, чтобы не слышать, как внутри трещит душа.
Нет.
Это было принятие.
Грязное. Очищающее. Настоящее.
Потом меня пригласили на дневной рейв.
В Тулуме они начинаются на закате.
Сначала ты дышишь. Потом танцуешь. Потом плачешь. Потом орёшь.
Потом трахаешься.
Там было много тел.
Красивых, надутых, свободных, забывших, зачем пришли.
Там были люди, которых я уже не могла обманывать собой.
Они подходили, спрашивали имя.
А я говорила:
– Анжела.
И впервые в жизни не хотелось добавлять ничего.
Ни: «пишу книгу».
Ни: «инвестирую».
Ни: «лечу дальше».
Ни: «у меня был один, но он не смог».
Просто Анжела.
И этого хватало.
Меня заметил парень.
Хороший. Сильный. С красивой спиной и добрыми глазами.
Он протянул мне руку, я вложила свою.
Тело ещё помнило Лео.
Но сердце – уже нет.
Он пригласил меня танцевать.
И я пошла.
Не потому, что хотела его.
А потому что теперь я хотела себя.
Мы танцевали.
На песке, босиком, в ритме, который шёл не из колонок, а изнутри.
Я вертела бёдрами, как девочка.
Смеялась.
Падала.
Он ловил.
И это был не флирт.
Это было напоминание, что я не обязана быть ни желанной, ни нужной, ни сильной.
Только – живой.
Вечером я пошла к морю.
Голая, как рождение.
С волосами, в которых всё ещё был дым.
Я заходила в воду медленно.
Как в жизнь.
Море было тёплым.
Тело откликалось на каждую волну.
Я позволяла воде трогать меня так, как не позволяла мужчинам.
Без цели.
Без давления.
Без сценария.
Я ложилась на спину и смотрела в небо.
И впервые за долгие месяцы мне не нужно было доказывать ничего.
Ни мужчинам.
Ни читателям.
Ни матери.
Ни тем, кто ушёл.
Ни тем, кто остался, но не понял.
Я – просто была.
Дышала.
Жила.
Ночью я сожгла свою красную записную книжку.
Ту, в которой были телефоны мужчин, которых я хотела забыть.
Письма, которые не отправила.
Страницы, где я проклинала себя за то, что снова влюбилась.
И снова потеряла.
Пока страницы сворачивались в огне, я шептала:
– Благодарю.
– Благодарю.
– Благодарю.
Это не было отречением.
Это было прощением.
Я прощала себя – за то, что столько раз путала секс с любовью, притяжение с судьбой, страсть с истиной.
Я не стану другой.
Я не стану «лучше».
Я – такая.
И этого теперь хватит.
Через три дня я уеду дальше.
У меня уже есть билет. Далеко.
Но теперь это не побег.
А путь.
Я не знаю, что будет дальше.
Я не знаю, кого встречу.
Но теперь я знаю точно:
Я – не пустота, которую кто-то должен заполнить.
Я – океан.
И вход туда – не для всех.
❝…Он царапал меня зубами и смеялся, пока волны били по телу. Этот секс не был про страсть – он был про выживание❞.
Я приехала в Пуэрто-Эскондидо как будто в драке с собой.