После Тулума мне казалось, что я обнулилась. Стерлась. Превратилась в эфир, который не пахнет и не весит.

Мне больше не хотелось говорить. И уж точно – никому ничего объяснять.

Только сжечь.

Здесь не было эзотерики, как в Тулуме.

Не было чайных церемоний и мантр.

Только ветер, который срывал одежду с балконов, и океан, который бил в грудь, как агрессор, а не как утешитель.

Здесь не медитировали – здесь сражались. С волнами. С телами. С похмельем.

Я сняла комнату в хостеле, где кровати скрипели даже от взгляда.

Маленький номер на крыше, под самым солнцем.

Кругом были серферы, рейверы, тусовщики на автопилоте, которые не спрашивали: «Как ты?» – а только: «Ты где сегодня вечером?»

Именно там я впервые увидела его.

Он сидел на перилах, босой, с доской под мышкой, с волосами, как у старого дьявола: солёные, сбившиеся в жгуты.

Кожа тёмная, как будто он вылез из солнца. Тело сухое, хищное. Шрамы на животе. Тату на плече – старая надпись, почти стёртая.

Он не улыбался. Он сканировал.

И я почувствовала: он не ищет знакомства. Он ищет вызов.

– Ты новенькая? – спросил он, даже не посмотрев.

– Ты меня ждёшь?

Он усмехнулся.

Он не сказал, как его зовут. И я не спросила.

Потому что с первого взгляда поняла – это будет не история. Это будет серия травм. Вкусных, нужных, глубинных.

Позже была вечеринка.

Дом на склоне, бармен с татуированными пальцами, музыка в живот, не в уши.

Кокаин в туалете. Поцелуи на лестницах. Сексуальная анархия.

Я нашла его на крыше.

Он сидел, скрестив ноги, и курил. Вокруг – огни, крики, вибрация. А он – будто в дзене. Или в охоте.

– Хочешь научиться держаться на доске? – спросил он.

– Хочу держаться на тебе, – ответила я.

Он выдохнул дым. И медленно встал.

– Пошли.

Мы шли по пляжу. В темноте. Ветер бил по щекам, как пощёчины.

Он снял футболку, бросил её в песок. Я сделала то же самое.

Море было чёрным, бешеным. Волны – как удары. Холодно, страшно, мокро.

И мы вошли в воду.

Он схватил меня за руку.

– Держись. Не бойся, если накроет. Просто доверься течению.

Он не про серфинг. Он про нас.

Мы не занимались сексом.

Мы дрались.

С языками, с руками, с телами.

Он кусал меня. Я царапала его спину. Мы падали в песок и снова поднимались.

Он вбивал в меня бедрами, будто хотел стереть. А я позволяла.

Секс был животным.

Беспощадным.

Бесправным.

Он смеялся, когда я кусала его за плечо.

Я стонала, когда он шептал мне в ухо.

Он трахал меня стоя, лицом к океану.

Волны били по нам.

Я задыхалась – от воды, от страсти, от ненависти к себе, которая вдруг выливалась в оргазм.

Я кончила, не осознав, как.

Моё тело трясло. Он держал меня за бедра, крепко, как якорь.

А потом шептал на испанском. Что-то бессмысленное. Или, наоборот, самое главное.

Мы легли на песок. Мокрые, солёные, вывернутые.

Он закинул руку за голову и сказал:

– Ты странная.

– Не пытайся понять. Просто трогай. Так у тебя лучше получается.

– Хочешь еще?

Я ответила, улыбаясь, не глядя:

– Если хочешь ты – бери. Только крепче.

Я засмеялась. Громко, с надрывом.

И я вдруг поняла, что именно это – самое честное.

Этой ночью я не спала. Говорить с ним было не о чем.

Он ушёл.

Я осталась на песке, глядя в звёзды, с солёной кожей и сбитой шеей.

Это не было про роман.

Это было про доказательство.

Про то, что я живая. Всё ещё.

Что тело – это язык. А боль – просто акцент.

Его звали Луис. Он успел мне рассказать о себе.

Ему было за тридцать. Он родился в Оахаке, но уже десять лет ловил волны в Пуэрто-Эскондидо. Утром – океан, днём – бордшоп, ночью – все, кто не выдержал солнца и подошёл слишком близко.

Я пришла к нему босая, с выгоревшими волосами, в мокром белье под платьем. Он открыл дверь, посмотрел на меня и даже не удивился.