– Ты… правда вернулась? – спросил он так тихо, что Аня едва расслышала.

– Правда, – ответила она. – И я буду возвращаться. Каждый раз, когда пообещаю. Ты мне веришь? Я знаю, что ты не выброшенный. Ты – найденный. Я нашла тебя и больше не хочу терять.

– Нашла? А разве ты искала? – на лице ребенка было явное сомнение. Он не мог позволить себе обмануться.

– Я не знала, что или кого ищу. Но я искала. Моё сердце было не на месте. А сейчас мне кажется, что оно встаёт на место, и именно ты мне в этом помог. Я очень хочу приходить сюда и общаться с тобой. Мы сможем стать друзьями?

– Друзьями? – в его голосе послышалось разочарование и радость одновременно. – У меня никогда не было друзей оттуда – он кивнул за забор.

Костя посмотрел на брелок, потом на неё. Его пальцы крепче сжали кошачью фигурку, и в этом жесте было что-то, похожее на начало доверия. Аня почувствовала, как её глаза увлажняются, но улыбнулась.

– Давай нарисуем ту кошку? Для Рекса. Как думаешь, какого она будет цвета? – решила она сменить тему.

– Я могу рисовать только простым карандашом. Другими у меня плохо получается, я уже попробовал, – вдруг сообщил Костя, глядя на коробку цветных карандашей, которую Аня всё ещё держала в руках.

Его голос был тихим, но в нём чувствовалась не просто констатация, а что-то вроде сожаления, словно он уже привык к своим ограничениям. Аня посмотрела на него, на его тонкие пальцы, сжимавшие старый, почти стёртый карандаш, и в груди что-то шевельнулось. – А ты хочешь учиться рисовать другими карандашами? И, может, красками? – вдруг спросила она, осознав, что уже невольно вмешивается в его жизнь. Вопрос вырвался сам собой, из того же порыва, который заставил её вернуться сюда с альбомом и брелком.

Костя поднял глаза, и в них мелькнуло удивление, смешанное с осторожной надеждой.

– Да. Но кто будет меня учить? У нас ушёл учитель рисования, – ответил он, и его голос дрогнул, будто он боялся, что эта мечта так и останется пустой.

Аня не знала, что ответить, но слова пришли сами.

– Я поговорю с директором. Может, мне разрешат водить тебя на ИЗО, – предложила она, стараясь, чтобы её голос звучал уверенно, хотя внутри всё дрожало от смеси решимости и страха.

– Выходить на улицу? – вдруг испугался Костя. Его глаза расширились, и он инстинктивно отодвинулся к стене, словно сама мысль о мире за забором была чем-то пугающим.

– Ну конечно. А что здесь такого? – не поняла Аня, но её голос невольно смягчился, когда она заметила, как напряглись его плечи.

– Я никогда туда не выходил, там машины и это опасно, – признался мальчик, опустив взгляд на свои руки.

Его слова прозвучали так тихо, что Аня на миг подумала, что ослышалась. Но в следующее мгновение её горло предательски сжалось, и она почувствовала, как слёзы подступают к глазам.

«Да что же это такое!» – мысленно возмутилась она, сжимая кулаки. – Разве такое возможно?»

Но через секунду она поняла, что это, в общем-то, почти нормально. Теперь она знала, что в этом крыле интерната живут дети, поступившие из дома малютки, и остаются здесь до перехода в первый класс. А школа находится через забор – в другом крыле того же здания. Костя, с его ограниченными возможностями, мог прожить годы, ни разу не переступив калитку двора интерната. Его мир был ограничен этими стенами, этим двором, этим выступом стены, где он прятался с карандашом и мечтами о доме, которого у него никогда не было. А воспитателям легче было удержать детей во дворе, если рассказать об опасностях, которые могли грозить им за забором, но умолчать о радостях, что они могли там встретить.