Когда Костя и воспитательница ушли, Аня ещё долго стояла у забора, прижимая рисунок к груди. Впервые за год весна показалась ей не такой чужой. Она вдохнула запах лопающихся почек и молодой листвы, и в этом запахе было что-то, похожее на начало.

Глава 2. Выброшенный, или найденный?

В эту ночь Аня долго не могла заснуть. Образ Кости – его вихрастой макушки, спокойного голоса, которым он сказал, что родители «выкинули» его, будто ненужный мусор, – не давал покоя. Эти слова, произнесённые без слёз, без гнева, словно он давно смирился, бились в её голове, как птица в закрытое окно. Она ворочалась, глядя в тёмный потолок, и впервые за долгое время думала не о Мише, не о своей потере, а о ком-то другом. О мальчике, который, несмотря на всё, рисовал дом с дымящей трубой и мечтал о собаке по имени Рекс.

На следующий день после работы Аня, почти не раздумывая, зашла в магазин канцелярских товаров. Она выбрала пачку цветных карандашей – ярких, с мягкими грифелями, которые не будут крошиться на бумаге, – и небольшую пачку бумаги для принтера. Ей показалось, что тот листок разлинованной тетрадной бумаги, на котором Костя рисовал, совсем не подходил для его фантазий. Он заслуживал чего-то большего, чистого, как его мечты. Подумав немного, она зашла в кондитерскую и, повинуясь порыву, купила пару пирожных – нежных, с кремовыми завитушками, таких, которые могли бы порадовать ребёнка.

Когда Аня вошла в кабинет директора интерната, куда её пригласили, женщина с усталым лицом, представившаяся Марией Ивановной, посмотрела на коробку с пирожными в руках Ани и покачала головой.

– Это вы зря, – сказала она, и в её голосе была смесь доброты и практичности. – Если дети увидят, что Косте принесли что-то особенное, будут ещё сильнее обижать. Ему и так несладко приходится. Костя слишком мягкий, слишком эмоциональный. – Она вздохнула, будто подобную ситуацию проходила не как сторонний наблюдатель. Аня даже подумала, что, возможно, директор интерната сама из бывших воспитанниц? Но спрашивать не стала. – Если хотели принести что-то, лучше кулёчек конфет, чтобы всем хватило. Тогда это даже поднимет его статус – мол, пришли к нему, а сладости достались всем.

Аня замерла, чувствуя, как щёки заливает жар. Она не подумала об этом. Ей просто хотелось сделать что-то для Кости, но теперь она видела, как её порыв мог обернуться против него.

– В группе сколько детей? – быстро сообразила она.

– Десять, – ответила Мария Ивановна, уже с лёгкой улыбкой, будто оценив Анину готовность исправить ошибку.

Аня кивнула, оставила коробку с пирожными на столе в кабинете и вышла во двор. В ближайшем магазине она купила большой пакет конфет – простых, карамельных, но таких, которые дети любят делить между собой. Вернувшись в интернат, она почувствовала, как сердце бьётся чуть быстрее. Она искала глазами Костю, но его не было среди детей, игравших во дворе. Только когда она прошла дальше, к тому самому укромному уголку у забора, она увидела его – он снова сидел на выступе стены, с карандашом в руке, но без фанеры и бумаги.

– Привет, Костя, – сказала Аня мягко, стараясь не спугнуть его. Он поднял глаза, и на его лице мелькнуло удивление, смешанное с чем-то, похожим на радость. – Я принесла, как обещала. Карандаши, бумагу… и конфеты. Для всех.

Костя посмотрел на пакет в её руках, потом на пачку бумаги, и его брови чуть приподнялись. – Для всех? – переспросил он, и в его голосе была лёгкая настороженность, будто он привык, что «для всех» редко включает его.

– Ну, ты же главный, – улыбнулась Аня, стараясь, чтобы её голос звучал легко. – Ты решишь, как поделить. А это, – она протянула ему пачку карандашей и бумагу, – для тебя. Чтобы Рекс не скучал.