Кобели пришли позже и мы, накормив собак тушками белок, а их набралось около двадцати, поужинав, улеглись отдыхать, примостив рядом оружие. Огонь горел ярко, обдавая нас теплом, и обменявшись впечатлениями о прошедшем дне, мы крепко уснули.

Забыл упомянуть – у Петра был один недостаток: он был близорук и носил очки.

Сколько мы спали – не знаю, но меня разбудил страшный рёв собак. Они все пятеро так громко орали в ночи, что я спросонок толкнул Петра и крикнул: «Петька! Вставай, медведь!».

Огонь погас, только жар ещё краснел на огнище.

– Разжигай огонь и сиди тихо, а я пошёл!

Схватив двустволку и надев ремень с ножом и двумя патронташами, я отошёл от табора и прислушался. Собаки лаяли уже метров за двести. Послушав внимательно, я понял, что они лают сохатого. Темень была непроглядная, но я решил идти, так как небольшой снежок давал возможность подальше увидеть собак и силуэт зверя.

Вот лай ближе и ближе, но пока ничего не видно. Вот я уже рядом и подкрадываюсь к трём стоящим рядом берёзкам, которые я облюбовал для укрытия. Всматриваюсь и, наконец, вижу собак, бросающихся с лаем на большой, как мне показалось, вывернутый с корнями пень. Ещё приглядевшись я понял, что чернеет туша зверя. Он стоял спокойно, не дрался с собаками, и я даже засомневался, зверь ли это. Но вот сохатый чуть передвинулся, и я убедился, что это он.

Всего у меня было десять пуль, из них две в стволах, но как стрелять в темноте?

Тихонько взвожу курки, поднимаю стволы в небо и на фоне белого облачка прицеливаюсь, а затем медленно опускаю стволы вниз, навожу на тушу зверя и стреляю сразу дуплетом. Вспышка ослепила меня, грохот и дым были потрясающие.

Очухавшись, я перезарядил ружьё и увидел, что зверь отскочил метров на сто и снова встал, окружённый лающими собаками. Подойдя ближе к нему, я опять навёл ружьё на небо и опять сдуплетил.

Короче говоря, судя по стрельбе, можно было подумать, что идет бой. Я перестал пулять, когда лось пошагал на меня. Чем ближе подходил ко мне сохач, тем спокойнее я становился, так как теперь хорошо его видел. У меня оставалось всего две пули в стволах ружья. Я выстрелил ещё раз, приберегая последнюю пулю, а сохач подходил всё ближе. Я стоял за какой-то корявенькой березкой или осинкой. Зверь остановился почти рядом.

Зная, что он тяжело, пожалуй, смертельно ранен, и не тратил последнюю пулю.

Неожиданно сохач громко мыкнул и повалился в мою сторону…

Рассветало.

– Петька! – закричал я – Тащи котелок воды!

Я умирал от жажды. Петька раз десять перекричал, пока понял, что нужно нести воду и заявился с полным котелком, который я осушил почти до дна. Затем мы подошли к убитому зверю. Это был крупный старый бык с небольшими деформированными рогами, что подтверждало его преклонный возраст, когда из-за нарушения обмена веществ рога бывают небольшие.

Несмотря на то, что добытый зверь был после гона, мясо было прекрасным.

При обдирании туши оказалось, что хотя стрельба производилась ночью, из девяти пуль пять поразили зверя по убойным местам. Сохач был крупный и мощный, и поэтому не сразу упал.

Почти весь день ушёл на приборку мяса: нужно было срубить лабаз, затащить и разложить мясо, закрыть его шкурой и молодым ельником. Со стороны лабаз выглядел большим грибом на одной толстой ножке, только вместо шляпки сооружён помост с закрытым мясом.

Последующие дни мы с Петром работали с утра до вечера. Поперечной пилой валили лес, кряжевали по размеру, шкурили, затем рубили сруб и выполняли ещё массу дел, необходимых по ходу строительства.

Я несколько раз ходил к лабазу за мясом и попутно ещё добыл пару соболей.