Я же в то время носил два ружья: двустволку шестнадцатого калибра и винтовку ТОЗ-16, проще «тозовку». Из тозовки обычно стрелял мелочевку, то есть пушнину, а из ружья – зверя. Дробью никогда не стрелял и дробовых зарядов никогда не имел, потому что терпеть не мог в лесу грохота, от которого зверь разбегается, а во-вторых, и стрелок я был неплохой, судя по количеству сдаваемой мной пушнины.

С нами были собаки: сучки Летка и Ласка, и кобели Лапчик, Соболь и Лютый. Кроме десятимесячных щенков Лютого и Соболя все собаки были рослые, сильные, проверенные в тайге не один раз. Соболь – дипломированная лайка, но на охоте не был, и я взял его на пробу.

Первый день пути мы прошли быстро, так как по дороге до последнего производственного жилья, где ночевали, устранили все недостатки в увязке груза и его распределении и на следующий день рано утром двинулись по маршруту.

Впереди было много трудностей, но что значит старые, проверенные на завозке, опытные лошади! Они не торопясь так умно шли по визиру, что никогда не задевали вьюками сучья деревьев и ловко перелезали через колодник. Они не боятся выстрелов, не шарахаются при погрузке на них перекидов с мясом, независимо каким, и только всхрапывают и стараются укусить мясо зубами, если это медвежатина. Но при этом сохраняют олимпийское спокойствие. Настоящие промысловою кони.

Я часто отклонялся от пути, стреляя белок, если собаки лаяли недалеко, затем догонял ребят. Тайга была старая, в основном тёмнохвойная и, глядя на вековые ели и кедры, упиравшиеся, казалось, в небо, я невольно задумывался о трудностях промысла.

Иногда попадались небольшие бора, в основном на хребтинах, крупный осинник и слани с пожелтевшей пожухлой травой. По чистым местам мы продвигались довольно быстро.

Неожиданно перед нами открылся чистый бор, и мы решили заночевать, так как солнце клонилось к закату, и уставшие лошади требовали отдыха.

Дошли до небольшого ключа, где устроили табор, накормили и напоили лошадей и, поужинав, напившись чаю, улеглись спать на заранее приготовленных хвойных постелях.

Ночь прошла спокойно.

Следующий день был полегче, так как места были почище. Собаки, после отсидки дома на привязях, за день устали и ходили, уже не отвлекая нас своими полайками.

К полудню наш отряд добрался до ручья Кокиткан – конечной цели и, найдя подходящее место для табора, разгрузили поклажу.

Вдоль ручья был бор и на подъезде к месту мне из-под собак удалось убить глухаря. Борис заторопился, решив до темна добраться до времянки, где мы ночевали и верхом поехал домой, привязав к седлу глухаря, которого ему я отдал, и пожелав нам ни пуха, ни пера.

Остались мы вдвоем, не считая собак.

Подготовили табор и, попив чаю, я, дав Петру наказ никуда не ходить, подтащить ещё дров на ночь, решил пройтись вдоль ручья и подыскать удобное место для строительства избушки. Собаки увязались за мной, за исключением Лютого, оставшегося со своим хозяином.

Пройдя по косогору вдоль ручья, я нашел место удобное для жилья. Это была чистая площадка, рядом бор с подручными ровными соснами и ключом внизу, метрах в двадцати от будущей избушки.

Пока я обследовал место, собаки убежали на ту сторону ручья и вскоре послышался их звонкий лай, по которому я определил, что они облаивают соболя или глухаря, так как они лаяли с одинаковой интонацией.

Подкравшись к собакам, я увидел сидящего на березе крупного соболя.

Добыв его, я похвалил собак за усердие и видя, что уже начало темнеть, перешёл ручей и направился к табору.

Ещё не успел я пройти и половину пути, как в ручье снова залаяли собаки. Послушав, я понял, что лают они опять соболя, но в связи с наступившей темнотой на лай не пошёл. Вечером я обдирал белок, добытых за два дня, и соболя и развешал сушить на прутьях подальше от огня и повыше от собак.