– Правда? Ну… Я… Надеюсь, он сказал это не просто из вежливости.

Вдруг между ними повисла неловкая пауза. И в этот краткий момент Дэнни решился на геройскую попытку – решился попробовать впечатлить это прекрасное создание.

Конечно, ничего у него не получится – как обычно, но он попытался убедить себя, что теория вероятности в этот раз окажется на его стороне.

– Э-э, Сюзи, а ты не хотела бы послушать, как я играю?

– С удовольствием, – с энтузиазмом ответила она и, взяв Дэнни за руку, повела его в комнату для репетиций.

Он сыграл партитуру Баха и кое-что экспрессивное из Рахманинова. Присутствие девушки воодушевило Дэнни, и его игра стала еще более впечатляющей. Однако боясь отвлечься, он даже не смотрел в ее сторону, хотя все равно ощущал присутствие Сюзи. Боже, как же сильно он его ощущал!

Наконец он поднял взгляд. Она склонилась над фортепиано, и в низком вырезе блузки открывался вид, представляющий огромный интерес с эстетической точки зрения.

– Ну как? Сойдет? – слегка запыхавшись, спросил он.

Ее лицо озарила широкая улыбка.

– Позволь кое-что сказать тебе, Росси, – начала она, наклоняясь еще ближе и кладя руки ему на плечи. – Уверяю, я никогда не находилась в одной комнате с таким потрясающим парнем.

– О. – Дэнни смотрел на Сюзи, чувствуя, как по лбу у него стекает пот. – Слушай… А может, как-нибудь кофе попьем?

Она засмеялась.

– Дэнни, хочешь заняться любовью прямо сейчас?

– Что, прямо здесь?

Она начала расстегивать его рубашку.

Дэнни уже давно лелеял надежду, как в один прекрасный день женщины поймут, что его великолепная игра может быть не менее возбуждающей, чем удачный пас футболиста. И вот это случилось.

А футболистов, кстати, на бис никогда не зовут.

6 марта 1955 года

Что отличает Гарвард и, признаем это, Йель от других высших учебных заведений в Америке, это так называемое устройство университета.

Примерно в 1909 году Кембридж начал разрастаться из поселения в настоящий город, и, хотя некоторые студенты жили в общежитиях, дома большинства гарвардцев были раскиданы по всему городу. Ребята победнее снимали дешевые лачуги на Массачусетс-авеню, а студенты из привилегированных семей (вроде моего отца) жили в по-настоящему роскошных квартирах в районе, который тогда назывался Золотым Берегом (рядом с улицей Маунт-Оберн). Подобный разброс был показателем сильнейшего социального расслоения общества, в котором господствовали различные предубеждения.

Президент Лоуэлл считал, что студенты не должны жить такими обособленными группами. И выступил с предложением взять за образец опыт Оксфорда, разделив университет на несколько менее крупных колледжей, в которых будут учиться ребята из разных слоев населения.

Вот что представляет собой этот процесс. Сначала они расселяют всех первокурсников по общежитиям в Гарвард-ярде, чтобы, по идее, мы общались с разными людьми нашего курса. Считается, что за год столь поучительного опыта мы найдем себе друзей среди этой замечательно разношерстной компании. После чего будем готовы провести следующие три года в прекрасных небольших колледжах у реки, которые в Гарварде с надменной невзыскательностью именуют просто «домами».

Вообще-то на некоторых это действительно оказывает кое-какое воспитательное воздействие. Спортсмены из Алабамы заселяются в дом вместе с будущими медиками, философами и писателями. Если задумка срабатывает, жизнь студента обогащается не меньше, чем от прослушивания любого учебного курса.

Но только когда дело не касается выпускников частных школ. Разнообразие – это, знаете ли, не для нас. Мы, словно бактерии (только капельку поумнее), существуем в своей собственной питательной среде. Поэтому я уверен, что когда мы с Ньюэллом и Уигглсвортом решили продолжать жить вместе, в университете никто особо не удивился.