Этот концерт можно было считать молитвой перед ужином. Настоящий мальчишник начинался в Мемориальном зале, где томимых жаждой первокурсников ожидали триста кегов[45] пива.

Конечно, за ребятами присматривали: на мероприятии присутствовали четверо деканов, а также все прокторы и десять представителей полиции кампуса. Копы были достаточно сообразительными и надели дождевики, впоследствии сильно им пригодившиеся.

Вскоре весь пол Мемориального зала, в котором прошло столько торжественных университетских мероприятий, был залит пивом. То и дело затевались драки. Прокторов, пытавшихся помирить хулиганов, грубо отталкивали и швыряли на липкий пол.

Наблюдая за безумствующей толпой, Тед Ламброс отказывался верить своим глазам. И это будущие сильные мира сего?

В этот момент его позвали.

– Эй, Ламброс! – заорал кто-то. – Да ты трезв как стеклышко!

Это был Кен О’Брайен, учившийся вместе с ним в Латинской школе Кембриджа – мокрый и пьяный в дымину.

Не успел Тед ответить, как ему на голову что-то вылили. Крещение пивом. Жидкость медленно стекала по его лучшему пиджаку из твида. Разозлившись, Тед бросился на Кена и двинул ему прямо в челюсть, но при этом сам поскользнулся, грохнувшись на пол. Точнее, в лужу пива, в которую теперь превратился пол.

Он больше не мог это терпеть. Хотя О’Брайен, повалившийся на колени от удара, вполне по-дружески предлагал продолжить потасовку, Тед с тяжелым сердцем выбежал вон из Мемориального зала. И ни разу не обернулся.

Ежегодный конкурсный концерт оркестра Гарварда-Рэдклиффа проводится для того, чтобы определить самого талантливого солиста университета. Состязание проходит зимой, дабы лауреат, обычно старшекурсник или студент последнего курса, смог принять участие в весеннем выступлении оркестра.

Но всегда находятся торопыги, желающие попасть в конкурс уже на первом году обучения. И Дону Левенштейну, директору оркестра, с тактичностью истинного дипломата приходилось отговаривать их от публичного позора.

Однако первокурсника, который пришел к нему сегодня, тощего рыжего очкарика, разубедить оказалось не так-то просто.

– Послушайте, – слегка снисходительно обратился к нему Левенштейн, – большинство наших солистов в дальнейшем продолжают профессиональную карьеру. Уверен, что в школьном оркестре вас считали звездой…

– Я уже профессионал, – перебил его Дэнни Росси, выпускник 1958 года.

– Ладно, ладно, не волнуйтесь так сильно. Просто в нашем конкурсе невероятно жесткий отбор.

– Знаю, – ответил Дэнни. – Если я окажусь не на уровне, это будет моя проблема.

– Что ж, давайте разберемся прямо сейчас. Пойдемте вниз, я вас прослушаю.

Вернувшись назад примерно через час, Дональд Левенштейн пребывал в состоянии легкого шока. Сюзан Водсворт, его заместитель, уже была на месте. Когда Дон зашел в кабинет и плюхнулся за свой стол, она подняла взгляд.

– Сюзи, я только что слушал будущего победителя этого года. Говорю тебе, этот первокурсник Росси просто гений.

В этот момент вошел восхваляемый им студент.

– Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарил Дэнни. – Надеюсь, вы сочтете меня достойным участия в конкурсе.

– Здравствуй, – откликнулась вместо Левенштейна студентка Рэкдлиффа. – Я Сюзи Водсворт, замдиректора оркестра.

– Э-э, рад познакомиться. – Он надеялся, что она не заметила, как он таращился на нее из-за очков.

– Думаю, это здорово, что в нынешнем году у нас на конкурсе будет первокурсник, – радостно сказала она.

– Ну, может, в итоге я просто выставлю себя на посмешище, – скромно ответил он.

– Сомневаюсь. – Сюзи одарила его улыбкой. – Дон говорит, что вы очень талантливы.