Иногда, правда, Георгий Иосифович входил в класс, неся в руке среднего размера, довольно потрепанную книжку. Это был дореволюционный учебник А. В. Цингера[9] с задачками повышенной трудности. Мой брат достал когда-то этот учебник, он был у нас дома, и я знал, что особенно трудные задачи в нем были отмечены тремя, четырьмя или пятью звездочками. Георгий Иосифович вставал перед доской, не сказав ни слова, брал в руки мел и выписывал на доске задачу. Мало кому удавалось её решить. Но зато тем, кто получал правильный ответ, тут же выставлялась в журнале обведенная кружком пятерка, которая много значила для окончательной хорошей отметки в четверти.

Наш 5-А класс 8-й школы города Горького. Я сижу по правую руку от классной руководительницы Клавдии Васильевны Курицыной, а Володя Жаднов – по её левую руку

Иногда же Георгий Иосифович оставался крайне недовольным нашим непониманием чего-то или нежеланием работать на том уровне, которого он сегодня требовал. Тогда он поворачивался к классу и, если стоял у окна и у него в руке был кусочек мела, он швырял им в середину своего стола, мел рикошетом отлетал куда-то в класс, и ГИП (так сокращенно мы звали его между собой) заявлял:

– Ну, не хотите работать и бес с вами! Яшка, – обращался он к Ванду, – расскажи, как ты вчера по Свердловке с девками шлялся вместо того, чтобы уроки учить (улица Свердлова была центральной улицей города, и в конце её, на углу, выходящему на площадь перед Кремлем, стояла наша школа). Яша неохотно вставал с сидения парты, а был он мальчиком высоким, но каким-то заторможенным, и ленивым голосом отнекивался:

– А я, Георгий Иосифович, и не шлялся нигде, я дома сидел.

– Врешь! – не унимался ГИП. – Я тебя вчера видел. Ничего ты не учил, а с девками шлялся. Я вот вызову дедушку и бабушку в школу и открою им глаза на твое поведение. Вот уж дедушка тебе всыпет по первое число.

Вообще перечить ему не позволялось. Если он кого-то выставлял из класса за дурное поведение, то довольно тихо и безразличным тоном произносил одно слово:

– Вон!

Но стоило в ответ на это повелительное распоряжение, хотя и тихое по тону, начать возражать или, упаси Бог, заявлять, что «Это не я», или «Я больше не буду», или что уж совсем возмущало ГИПа, «За что???», как он указывал широким театральным жестом на дверь и громовым голосом, раздававшимся, наверное, по всему этажу, ревел:

– Вон из класса. И родителей завтра же в школу.

Однажды в 9-м, по-моему, классе, выгону подвергся и я. ГИП объяснял что-то про мощные ускорители атомных частиц, в которых можно было, благодаря созданию огромных скоростей, добиваться реакций захвата нейтронов и, возможно, протонов ядрами атомов. Он говорил, что в будущем, благодаря таким реакциям, можно будет изменять атомные числа. При этом одни элементы будут превращаться в другие. Он указал пальцем на маленькую кучку мусора в углу класса и сказал что-то вроде того, что из этой грязи можно будет при желании получать атомы золота.

Он стоял в углу класса, я сидел на второй парте перед его столом, на достаточно большом расстоянии от ГИПа и тихонько, под нос себе, проговорил: «Из говна конфетку делать». Непостижимым образом учитель расслышал сказанное мной, его возвышенное состояние духа, возникшее от рассказа о великолепных прорывах науки, было мгновенно растоптано и унижено этим тщедушным циником со второй парты. Раздалось сразу же громовое повеление: «Вон из класса. Родителей завтра же в школу». Я выскочил в ужасе.

Придя домой, я не сказал маме о своем проступке, потому что сильно боялся её расстроить, а жизнь наша в то время была далеко не радостной, и я хорошо знал, как нелегко маме. Поэтому я старался хорошо учиться и почти всегда получал пятерки по всем предметам, был достаточно послушным и даже робким подростком. В тот вечер к нам пришла тетя Галя, они готовились с мамой куда-то пойти, уже оделись и подошли к входной двери, как раздался звонок телефона. Сердце мое сжалось. Я решил, что это именно ГИП и что он вызывает маму в школу. Так оно и случилось.