Когда мама вернулась из школы, никакого наказания мне не последовало. На мои расспросы мама только сказала, что не ждала от меня такой грубой выходки. И лишь спустя пару лет, когда я уже учился в Москве, в один из приездов домой мама рассказала мне, как проходил разговор с Георгием Иосифовичем. Он усадил маму на стул, встал во весь рост перед ней и начал её распекать за то, что я так дурно воспитан. Мама заплакала от обиды и, в общем, от унижения. Нервы-то её в то время были на пределе. Тогда он остановил свои тирады, наклонился к маме и сказал почти шепотом:

– Мадам Сойфер. Перестаньте реветь! Ваш сын винтом в жизнь войдет. Нечего плакать. Идите и не обращайте внимания на мои слова. Я погорячился.

Запомнилось мне и как Перельман выставлял отметки за четверть. Это был особый спектакль. Он входил, садился за стол (за которым его было трудно застать во время обычных уроков), брал в руки журнал успеваемости и называл фамилию первого по алфавиту ученика класса:

– Абелевич!

Изя вскакивал и ждал своей участи, стоя за партой. ГИП шевелил губами, смотрел на страницу журнала и произносил тихим, но строгим голосом:

– Четыре, Изя.

– Но у меня же там три пятерки! Почему четыре?

– Ах вот оно что, Изя. Ну ладно, к доске. Оставь себе одну восьмую (предполагалось, что еще семеро не согласятся с предложенными им оценками и захотят с ним поспорить) и реши такую задачку. Далее следовала столь сложная головоломка, что до конца урока она оставалась неразрешенной, в журнале в строке Абелевич появлялся кол, после чего четверка за четверть казалась почти что подарком судьбы.

Пока Изя Абелевич маялся у одной восьмой доски, ГИП шел дальше. Следующим по списку был Слава Акимов, которого мы между собой звали с первого класса Сявой. Как Георгий Иосифович ухитрился узнать это прозвище Акимова, остается загадкой, но факт фактом:

– Сява! – вызывал Перельман, перед которым в журнале красовались две акимовских тройки.

– Да, Сява, не хочешь ты меня, мерзавец, радовать. И ведь не дурак какой-то, и предмет вроде знаешь. Раззява ты, а не Сява. Переименовать тебя надо бы. Ну ладно, садись, четыре.

Не могу вспомнить, почему и как я этому научился, но я начал особым образом оформлять результаты лабораторных работ по физике. По-моему, такой метод оформления я придумал сам, во всяком случае, никто в классе так не делал. В новой тетради я по центру страницы выводил крупными буквами название данного эксперимента и, слегка отступив, начинал описание с фразы: «Задача эксперимента». Эти слова я писал без отступа от края, но выделял их подчеркиванием. Дядя Толя подарил мне коробку цветных карандашей (в то время большая редкость, причем достаточно дорогая и бывшая нам с мамой не по карману). Я доставал один из карандашей и подчеркивал название эксперимента одним цветом, а слова «Задача эксперимента», идущие ниже, другим цветом. Каждый раз я старался писать всё очень аккуратно. Откуда у меня взялась такая манера занудливого и аккуратного описания, я вспомнить уже не могу.

Затем ниже шел раздел «Использованные приборы и оборудование». Я подчеркивал эту строку карандашом другого цвета и старался вспомнить все устройства, использованные в лабораторной работе, и упомянуть все потребовавшиеся материалы. Потом тем же манером шло «Описание эксперимента», «Результаты измерений», «Основные выводы из эксперимента». В целом на каждую такую работу уходило до десяти страниц в тетрадке. Я сдавал её учителю на следующем уроке, и в журнале напротив моей фамилии всегда появлялась отметка: пять с плюсом.

Классе в седьмом у нас появился новый ученик, сын завуча соседней, женской, школы номер один, расположенной на той же площади Минина и Пожарского перед Кремлем, что и наша школа. Звали его Сережа Сапфиров. Они поселились неподалеку от нас на противоположной стороне улицы Свердлова. Однажды Сережа пришел ко мне домой и спросил, закончил ли я уже описание очередной лабораторной работы. Узнав, что я всё сделал, он попросил меня дать ему мою тетрадь и цветные карандаши на вечер. Я ими дорожил, но Сережа мне всегда нравился, он был воспитанным и спокойным мальчиком, а прослыть жмотом мне не хотелось, и я дал ему просимое. Через пару часов Сережа пришел к нам снова и принес мою тетрадь и коробочку с карандашами.