Общество анонимных ревоголиков Ольга Пойманова
Глава 1
Как я вдруг начала себя ненавидеть.
– Привет, меня зовут Лиля, и я ревоголик.
Вы только представьте себе эту замечательную картинку. Поставленные кругом стульчики, а на них сидят люди с опухшими лицами. Носы как сливы, глаз не видать. Платки в руках – хоть отжимай. Это если они есть, эти платки. Кое-кто, смотрю, позабыл. Вся футболка в соплях.
Вас заботливо берут под локоток, сажают на свободное место. Вы достаёте из сумки большое полотенце, потому как только его вам и хватает. Представляетесь. И рассказываете свою горестную историю.
Представили? Вот что-то такое мы с девчонками и учинили. А чтобы узнать, как всё началось, давайте представим, что всё вышесказанное относилось ко мне.
Итак.
От меня ушел муж.
Самая банальная ситуация на свете, проще не придумаешь. Однажды вечером, выпив традиционный чай с печеньем, он посмотрел задумчиво в окно и сказал:
– Ты знаешь… Я думаю, нам надо расстаться.
Вот так запросто, без прелюдий.
Я чашку об пол. Стою вся мокрая, на тапочках заварка. И глазами хлопаю. В смысле расстаться? У нас же всё в порядке… Не ссорились, не ругались. Вообще прекрасно жили, мирно, всем бы так. А тут такие новости!
Ладно, думаю, сейчас обсудим. Выясним.
Обсуждать, как оказалось, нечего. Пока я вечерами котлеты жарила, он о смысле жизни думал. И вышло у него, что мы друг другу не подходим. Слишком разные.
Десять лет были одинаковые, а тут здравствуйте.
– Ты пойми, – говорит, – я очень рад, что мы были вместе. Ты хороший человек. Но не для меня.
Я даже на стул с трудом села. Казалось, что все плывет вокруг. Смотрела на него и понять ничего не могла. Как так? Мы 10 лет спим под одним одеялом, все беды и радости на двоих. Даже не поссорились за эти годы ни разу как следует! И вот, приехали.
Переварить это я оказалась не в состоянии.
Вот тогда впервые и заплакала. Даже не так – заревела в голос. Ну знаете, как это бывает. Лицо твое становится похоже на страшный маскарон, ну маску такую, которой раньше здания украшали. Рот огромный, кривой. Нос раздувается. А из глаз все льет и льет…
Муж носился вокруг, полотенце протягивал, чтобы я все вытереть могла. А мне от его заботы только хуже становилось.
Вот стоит он рядом, такой родной, до последней своей клеточки знакомый. Но теперь чужой. И что делать непонятно. Вроде бы броситься к нему, обнять, поцеловать. Как всегда бывало. Только зачем? Раз он решил уйти.
Так и ушел бы, вон она, дверь-то! Нет, скачет вокруг, как дурак, все уговаривает не реветь! Проваливал бы уже!
Только представила себе, как за ним закрывается дверь, меня в бараний рог скрутило. Даже живот заболел. И я пошла на второй круг. Орала, выла.
С тех пор так и реву. Полгода с мокрыми глазами.
Просто сказка.
Он действительно ушел. Не сразу, правда. Через месяц. Снял квартиру неподалеку. В гости заходил. Сидели, чай пили. Почти всегда молча. Он вроде начинал что-то говорить, а я только рот открою, так новый поток. И вместо слов одно бульканье. Помучаемся так часок, и по углам. Он идет жить свою жизнь, кажется, очень счастливую. А я в ванную, сопли сморкать и глаза тереть.
Как-то раз даже сосед не выдержал, пришел спросить, что случилось. Глянул на меня понятливо, предложил помощь. Да вот только он ничем помочь не мог. Что он, в мужа моего превратится? Или притащит мне его за шиворот и к батарее прикует? Его ж, сердечного, потом по судам за такую помощь затаскают. Тем более, что и толку не будет никакого. Какие ж это отношения, когда человека на цепи держат?
В общем, ушел сосед.
Подругам я звонила редко. Зачем хороших людей своими проблемами грузить? Они и так за меня переживают. Анекдотов шлют, сколько за всю жизнь не присылали. Поддержать пытаются. Я улыбаюсь, конечно. Порой даже от души. И на секунду становится легче. А потом опять на дно.
На работе на меня давно смотрят косо. Клиентам не показывают, чтоб не распугать. Уже к врачу советовали обратиться. Надо ж сохранить кадровую единицу, а то она на молекулы распадается. Думаю, если б не мои прошлые заслуги, давно бы выгнали. Но когда-то, ещё до этой ошеломляющей новости, я была хороша. Вот надеются, что оклемаюсь.
А я была у врача. Она мне дала лекарство. Хорошее, полегче стало. Только слезы не прошли.
Знали бы вы, как я от них устала!
Время ничего не залечило. Каждый раз, возвращаясь домой, я надеялась увидеть его у подъезда. С цветами, без цветов, не важно. Главное, чтобы он ждал меня. И обнял, как всегда. А я бы уткнулась в его грудь и выдохнула. Может быть, заплакала снова. Но – в последний раз.
Меня, конечно, никто не ждал. Сами понимаете. Лишь изредка звонок: "Привет! Как дела? Забегу на чай?".
Зачем он приходил, не понимаю. Чего хотел? Посмотреть, как меня тут к земле гнет от боли?
И опять тоска, одиночество, слезы.
Зареветь я могла где угодно, от чего угодно. Песню грустную услышу – слезы. В магазин зайду, куда вместе ходили – хоть об стену головой бейся. Общих знакомых увижу – все губы искусаю, лишь бы не при них. А внутри потоп. А уж если мелькнёт какое-то воспоминание… Порой я просто выла, порой скулила как побитый щенок.
Мне кажется, я даже в туалет перестала ходить. Вся вода через глаза вытекала.
Понятное дело, что я вскоре всем надоела. Ну невозможно вечно нянчить взрослого человека. Даже подруги в конце концов перестали присылать веселые картинки.
У меня не осталось ничего, кроме боли и слез.
Вот тут-то мы и встретились.
В обеденный перерыв солнце светило в окно очень навязчиво. Хотелось бросить все ко всем чертям и сбежать. Желательно очень далеко. Но на условных Мальдивах меня никто не ждал. Так что я схватила в автомате стакан какао и потопала из офиса в ближайший парк. Там опять накрыло: вот на этой лавочке он как-то ждал меня с кофе и эклерами… Лицо знакомо задвигалось в предчувствии надвигающейся бури, и я что есть силы рванула подальше от знакомой аллеи в самую глубь. Там, как я давно разведала, рос огромный дуб. Ой, сколько он выслушал за последние полгода. Я ему как святому отцу исповедовалась. Ну и землю орошала, понятно. Там мне никто не мешал тонуть в печали. Можно было сесть у корней и реветь…
Да вот только сегодня место было занято.
Все, что я видела – копну темных волос и согнутую дрожащую спину. Девушка стояла на коленях, уткнувшись лбом в жесткую кору, и самозабвенно рыдала.
Глава 2
Два каната
Секундная вспышка гнева – кто это посмел занять моё место?! – быстро испарилась. Уж больно поза была знакома. Так рыдают, когда сил ни на что больше нет. Я тут немало времени вот точно так же провела.
Сентябрь в этом году баловал погодой. Так что колени она не застудит, земля пока ещё была теплой. Но во что превратились ее джинсы, можно себе представить. Свои я однажды после подобной сцены была вынуждена просто выкинуть, они уже не отстирывались от травы и грязи. Интересно, давно она тут? Мой рекорд был три часа. Нарыдалась так, что домой шла пошатываясь.
Эх, сестрёнка, как я тебя сейчас понимаю!
Мне тоже очень нужно опереться лбом о грубую кору, как в детстве упиралась в шершавые руки деда. Он был моей опорой и поддержкой. Все бы отдала, чтобы сейчас как следует с ним обняться. Но деда нет уже давно. А дуб такой старый, мощный, надёжный…
Я знала, что сейчас надо этой бедной девочке. Чтобы кто-нибудь прижал к себе и сказал: "Валяй! Реви, подруга, от души реви. А я посижу с тобой, пока не станет легче". И надо было подойти. Но я пока выжидала. Ее истерика была на той стадии, когда любую протянутую руку помощи хочется оттолкнуть. Но это ненадолго. Сейчас пойдет на спад. О, вот уже и кулаком по дереву бьёт! Верный знак.
И – да, минут через десять ее плечи перестали так трястись, а слезы на время стихли. Я не скрываясь подошла и опустилась рядом. Прислонилась к дереву спиной.
Она вытаращила на меня опухшие глаза.
– Привет, – тихонько произнесла я.
Она пробулькала приветствие. Смотрела на меня изумлённо и испуганно. Моё присутствие смешало ей все карты. Сложно реветь, когда рядом посторонний человек. И это мне тоже было понятно.
Я давно заметила что у слез есть разные стадии. Первая – когда примешь помощь и сочувствие от кого угодно, лишь бы он подставил тебе жилетку и сказал: "Давай!". Вторая – когда никто тебе не друг, и любые слова утешения кажутся полным бредом. Потому что горю твоему помочь нельзя, оно огромно, всесильно, и никто никогда не испытывал такой невыносимой боли. И третья. Ступор. Когда ты на самой грани, но чужое присутствие не даёт открыть кран и выпустить все наружу. Сейчас я могу уйти, и тогда она тихонько встанет и тоже уйдет. Ее накроет после, там, где не будет укромного места, чтобы пережить приступ. От этого словно кожу сдерут заживо. И меня накроет так же. Только ко всему тому, что уже есть, добавится сожаление от сорванных планов и стыд за то, что испортила девчонке столь "шикарные" посиделки.
Поэтому я остаюсь.
Она зашмыгала носом.
– Не бойся, реви. Я здесь тоже за этим.
Девушка долго смотрела на меня. Она так и стояла на коленях, обхватив себя руками, словно обнимая. Мы обе молчали.
Я отвернулась. Это тоже было необходимо. Контакт между нами уже был налажен. Два человека в истерике могут это сделать, натянуть между друг другом толстый канат, как бы странно это ни звучало.
