И снова сдавило грудь… Толстый канат. Когда-то я думала, что тот, что натянут между мной и мужем, разрубить невозможно.

Я представила себе, как прочная веревка распадается на две части, и все, между нами пропасть. Он стоит на другой стороне, смотрит безразлично и спокойно, как я в ужасе гляжу на свою половину каната.

Носом в колени, голову опустить, приготовиться… Марш!

Минут пять, наверное, я там хлюпала. Вообще такой неприятной картинке, которую нарисовало мое воображение, полагалась по закону нормальная полномасштабная истерика. Но как-то не вышло. Сидела, лила тихие слезы. Время от времени возила по носу рукавом. Платки забыла на работе.

И тут рука легла мне на плечо.

Я приподняла голову. Девчонка смотрела мне в глаза и протягивала пачку бумажных салфеток.

Она была довольно хорошенькая. Полненькая, круглолицая, кареглазая. Волосы темные, наверное, волнистые, но сейчас спутанные. Опухла, конечно, и уголки рта скорбно опустились. Но все равно милая.

Я с благодарностью приняла салфетки, достала одну, шумно высморкалась. Вернула пачку. И подвинулась, давая ей место рядом с собой.

Можно подумать, вокруг дерева сесть было негде. Как в том анекдоте: "Сидит мужик на рельсах, тут подходит к нему второй и говорит "а ну-ка подвинься, браток!". Но сам этот жест… Я словно пригласила ее к себе в гости, в свою историю, в свою истерику. И она приняла приглашение. Села рядом.

Мы долго молчали каждая о своём. И даже слёзы как-то вдруг высохли. Абсурдность ситуации не давала реветь. Пришли две клуши горе своё мыть, а в итоге друг другу помешали.

Я украдкой покосилась на нее. Моя рёва все так же сидела, обхватив себя руками за плечи, словно обнимая. Так держала, что аж пальцы побелели. И это мне тоже было знакомо. Кажется, что весь мир против тебя, и поддержки нет никакой. Тогда начинаешь хвататься за последнее, что осталось – за саму себя.

И тут я сказала:

– Меня Лиля зовут. А тебя?

– Карина, – прошептала девчонка.

Глава 3

Карина

Не знаю, что подумал официант в кафе, когда нас увидел, но лично я бы на его месте приняла только две версии.

Мы только что похоронили близкого человека, причем могилу копали сами. Или же где-то в окрестностях зарыт клад, и мы неделю провели на карачках, скрупулёзно сверяясь с картой и пытаясь найти добро, но у нас ничего не вышло.

Вот такие скорбные мы были. И обе в перемазанных джинсах.

Но студент в фирменном фартучке только пожал плечами и выделил нам столик у окна.

Карина попыталась было заказать ромашковый чай, чем очень меня удивила. Ну не может он успокоить таких, как мы. Тут надо средство посерьёзнее. Хотя о чем рассуждать, чая-то такого в кафе ожидаемо не было. Взяли черный. С мятой. В его помощь тоже не верилось, но вдруг случится чудо?

Пока официант ходил за заказом, я разглядывала новую знакомую. Она не поднимала глаз. Сидела нахохлившись как воробей. Натянув рукава тонкого свитера так, что под ними скрылись даже пальцы, она зажала ткань в кулаках. Знакомая история. Пытается согреться, но не может. Потому что это не физический холод, это душа мёрзнет.

Я думаю, что у всех, кому досталось от жизни – а ей досталось, это было очевидно – появляются новые странные привычки. Нервные привычки. Карина вон одежду портит. Я глажу себе кисти рук и заламываю пальцы.

Перед нами появились чашки и пузатый чайник, официант разлил напиток. Моя рёва, так и не отпустив рукавов, схватилась обеими руками за свой чай. Почувствовав тепло, немного расслабилась, опустила плечи.

– Карин…

– М?

– Давно ты ходишь к дубу?

Она не ответила. Вряд ли считала дни. Такие вещи всегда знаешь. Скорее, что-то вспоминала.