Няня для Аллигатора Екатерина Дибривская
1. Пролог
Анна
Безмятежную тишину столовой прерывают восьмичасовые новости, которые включает мой работодатель и хозяин этого дома, едва войдя в просторное помещение.
Я окидываю его недовольным взглядом и даже покашливаю, но мужчина меня начисто игнорирует. Ни «здрасьте» вам, ни «как дела?», словно мы с его дочерью не чаёвничаем в этой же комнате.
– Папа! – радостно восклицает Ксюша, но мужчина отрезает:
– Ксения, допивай свой чай поживее и отправляйся наверх.
Ксюша обиженно фыркает в чашку и предпринимает ещё одну попытку:
– Папочка! Я та-а-а-а-ак скучала! Ты же свозишь меня с няней Аней завтра в зоопарк?
– Ксеня, пожалуйста. Допей свой чай и ступай спать! – раздражённо отмахивается от малышки этот остолоп. – У меня много дел, зоопарк придётся отложить.
Ксюша насупливается. Допивает чай. Встаёт из-за стола.
– Вообще-то, ты нам обещал! – медленно выговаривает девочка. – Ты что, обычный врунишка?
– Вообще-то, Ксения, не припомню, чтобы когда-то позволял тебе разговаривать в таком тоне. Хочешь остаться без сладкого на целый месяц? Так я тебе быстро это устрою.
Девочка топает ножкой:
– Ты, папа, злой аллигатор, ясно тебе?
Мужчина удивлённо смотрит на дочь, словно только сейчас заметил её присутствие.
– Что-что ты сказала?! Кто я?!
– Ал-ли-га-тор! – с довольной моськой повторяет пятилетка, а я замираю. Если она проболтается, мне конец!.. – Так Пуговка говорит.
– Какая ещё пуговка? – метнув в меня подозрительный взгляд, спрашивает Ксюшу отец.
– Ну, Пуговка, пап. Ты её не знаешь.
– Это твоя новая подружка? – Олег морщит лоб, и я не могу сдержать улыбки. Наконец он сбросил маску расчётливого бизнесмена и снова стал собой. Заботливым папой очаровательной крошки. – Имя у этой пуговицы есть?
– Она не пуговица, – обижается Ксюша. – Она – Пуговка. Ты что же, папа, такой образовательный, а «Папиных дочек» не смотрел?
– Ах, Пу-у-у-у-уговка! – протягивает мой босс, покрываясь красными пятнами. – Из «Па-а-а-апиных дочек»! Ксения, ступай чистить зубы, сейчас я приду и почитаю тебе сказку.
– Нянь Аня, пойдём скорее чистить зубы, – заговорщицки шепчет Ксюша, протягивая мне руку. Понимает, значит, как подвела меня, выдав наш маленький секрет.
– Анна Евгеньевна, я попрошу вас задержаться, – отрезает хозяин дома тоном, не терпящим отлагательств.
– Ступай, Кнопочка, – подмигиваю я малышке.
– Папочка, не сердись на няню Аню, ну пожалуйста, а то я правда убедюсь, что ты ал-ли-га-тор! – совершенно некстати вставляет Ксюша, чем только злит своего отца.
– Ксения! Я считаю до трёх! Один… – начинает он, и малышка бросается наутёк.
Стоит ей только скрыться из виду, как её папочка, пышущий праведным гневом, обращает всё своё внимание на меня. Обходит стол и возвышается надо мной.
– Анна Евгеньевна, что из моей просьбы ни в коем разе не включать моей дочери телевизор осталось за пределами вашего понимания?! – рявкает он так, что я подпрыгиваю на стуле.
– П-простите, Олег Фёдорович, – лепечу я. – Я решила, что…
– Здесь только я решаю, что дозволено моей дочери, а что – нет! Если я запретил смотреть телевизор…
– То, вероятно, вам не стоит и самому его смотреть! – не выдерживаю я.
У мужчины округляются глаза. Что, большой босс, не ожидал такого?
Я набираюсь смелости и сдержанно добавляю:
– Это крайне непедагогично! Какой пример вы показываете Ксюше?
– Та-а-ак! – не поддаётся он на провокацию. – Мы не о моём поведении разговариваем! Вы, Анна Евгеньевна, допустили непозволительную оплошность, нарушили наши договорённости… – Не сдержавшись, я фыркаю и закатываю глаза, что не остаётся незамеченным работодателем. – Вы осознаёте, с кем разговариваете?! Знаете, кто я такой?
И в этот момент в вечерних новостях начинается новый сюжет и репортёр самым наглым образом вклинивается в наш разговор:
– Фигурантом громкого скандала стал Олег Фёдорович Аторов, владелец крупной фармацевтической компании «Атор Фарма», которого в народе давно называют просто Олег Атор…
Я прыскаю со смеху, но вовремя маскирую неуместный звук покашливанием.
– Вы издеваетесь, Анна Евгеньевна? – ехидно спрашивает Аторов.
– Ну что вы, Олег Фёдорович! Я прекрасно знаю, с кем разговариваю! Сам Олег Атор! – Вот сейчас самое время замолчать, но это выше моих сил. – Аллигатор.
Ну всё! Кажется, попала! Ох, и шуму сейчас будет!
Но мужчина протяжно выдыхает и наклоняется ниже. К самому моему лицу.
– А вы, значит, язва, Анна Евгеньевна? – Стальные глаза упираются в мои губы, которые саднит и покалывает от этого взгляда. – Коготочки выпустить решили? Только я ведь тоже кусаться умею!
– И что же вы сделаете, злой аллигатор? – выдыхаю ему в лицо. Сердце заходится от частых ударов, а руки начинает потряхивать, когда мужчина медленно сокращает и без того скудное расстояние между нами.
– Я передумал, – шепчет он в мои губы. – Не хочу кусать. Укротить хочу.
Я чувствую его тепло на губах. Мятное дыхание дразнит рецепторы, наполняя рот слюной.
Колкая щетина касается нежной кожи. Сталь приковывает взгляд. Воздух вокруг потрескивает от напряжения, возникшего между нами.
Кажущиеся мне высеченными из камня губы, идеально полные, мягко касаются моих губ…
– Па-а-а-ап! Не ешь мою няню! – кричит Ксюша. – Я пошутила! Ты никакой не ал-ли-га-тор!
2. Глава 1. Новый дом
Анна
«Решением суда ходатайство об условно-досрочном освобождении гражданки Романовской А. Е. принято удовлетворить.»
Под мерный стук колёс железнодорожного состава я устало прикрываю глаза. От обилия запахов с непривычки свербит в носу. Четыре с половиной года колонии-поселения кажутся мне обезличенным чистилищем для заблудших душ, коей, несомненно, являюсь и я сама.
В плацкартном вагоне пахнет жареной курицей, вареными яйцами, человеческим потом. Там же не было никаких запахов. Не пахло постельное бельё после стирки, не пахли капустные щи, даже товарки по несчастью и те не пахли… Или таким образом мой организм сопротивлялся, чтобы выжить, когда я уже перестала бороться?
Спустя долгие восемь часов я ступаю на низенький перрон станции-пятиминутки. Несмотря на поздний – или, скорее, ранний – час прибытия, меня здесь никто не встречает. Никто не ждёт. Поэтому я кутаюсь в плащ, совершенно не подходящий для январской погоды, даже южной, и торопливо иду по знакомым улочкам маленького городка в сторону дома.
За прошедшие годы словно ничего и не поменялось. Это странно, учитывая, как сильно изменилась я сама. Перекошенная дверь подъезда распахнута настежь, на лестничных пролётах не горит свет, стены, исписанные повзрослевшими за годы моего отсутствия подростками, пока только мечтают о ремонте.
Я поднимаюсь на последний этаж, отыскиваю в негустых пожитках ключ и вставляю в замок.
Пытаюсь.
Да только он не подходит.
Я снова и снова предпринимаю бесполезные попытки, борясь с подкатывающими слезами, пока дверной замок не щёлкает трижды и передо мной не образуется узкая щель.
– Явилась, Анька? – звучит недовольный голос из темноты.
Свет вспыхивает, и я вижу свою родную тётку.
– Тёть Зина? А вы как тут..? Что тут..? – непонимающе бормочу я. – Что вы делаете в моей квартире?
– Твоей? – зло усмехается та. – Ты, дрянь такая, думаешь, я тебе позволю позорить семью, память о матери позорить, после того, что ты учудила? Выписали мы тебя, Анька, всё по закону, так что ступай, куда шла!
Дверь приоткрывается чуть шире, и тётка выставляет на лестничную клетку старенький чемодан.
– Я тут тебе собрала что получше. На первое время хватит, а там… хочешь к Виталику иди, хочешь на панель… Сюда, главное, не приходи. Здесь теперь Светочка с мужем живёт. Повезло, что они в отпуске, а я цветы полить приехала да заночевала… Позор-то какой! Мы думали, тебе совести хватит исчезнуть молча, так нет…
– Это моя квартира, – упрямо говорю ей, вытирая слёзы.
– Уже нет. Светочке рожать скоро, о сестре подумай, убогая. Ей как людям в глаза смотреть, что ты из тюрьмы вышла и молодой семье жизни не даёшь? Мужу она что, по-твоему, сказать должна?
– Это моя квартира… – слабо отбиваюсь я. – Вы не имеете права…
– Да кто тебя, зэчка, слушать станет? – она вздыхает, тянется куда-то и протягивает мне выписку из домовой книги, где чёрным по белому говорится, что…
Я действительно здесь больше не прописана. Выписана. Незаконно. Но прямо сейчас у меня нет ни сил, ни желания разбираться в этом безобразии. И тем более учинять скандал.
Особенно, когда тётка шипит сквозь стиснутые зубы:
– Убирайся, Анька, подобру-поздорову! А то ж я и соседей кликнуть могу! Здесь все знают, что ты за тварь, якшаться не станут, убьют до смерти, и поминай как звали…
Дверь хлопает прямо перед моим носом, и я снова погружаюсь в темноту южной ночи. Хочется взвыть от боли, от несправедливости. А ещё больше – рассмеяться от души. Но я забыла, как это делается.
Со своей котомкой и чемоданом наперевес, размазывая по лицу слёзы, спускаюсь по лестнице, раздумывая, как поступить дальше.
Не так я, конечно, планировала. Словно планировала, – зудит в голове противный голосок. Абсолютно правильно зудит. Я никогда не задумывалась над тем, что будет после.
До я просто знала, что иначе не получится. Когда принимаешь самое тяжёлое решение в своей жизни, ещё как-то пытаешься взвешивать все его стороны. Приняв его, становится одномоментно всё равно. А претворив его в жизнь, мечтаешь уже лишь об одном. Поскорее окончить этот путь, ведь к этому моменту обувь твоя становится просто неподъёмной. Но никто и не обещал, что будет просто, так ведь?
