И словно мне мало было разговора с тётушкой, между третьим и вторым этажом ручка чемодана отваливается с тихим скрипом, а сам чемодан скачет по лестнице вниз, пока не врезается в преграду.

Глаза, хоть и привыкшие немного к темноте, всё равно пока не различают деталей – лишь размытые силуэты и очертания. Спина покрывается холодным потом, ведь передо мной стоит человек. Крупный мужчина, если быть точнее.

Он сосредоточенно пыхтит, пялясь на мой чемодан. По лестничному пролёту разливается стойкое этиловое амбре, и я понимаю: мужчина пьян.

Памятуя о словах тётки Зины, я уже подумываю, может, бог с ним, с чемоданом? Я ведь даже не знаю, что за барахло в нём лежит! Поднимусь тихонечко повыше, к самому выходу на чердак, отсижусь там до рассвета и адьёс амигос. Прощайте родные пенаты, прощай родовое гнездо!

Но природное упрямство, позабытое за ненадобностью, берёт верх и кричит во всё горло: «Других вещей, Аня, у тебя всё равно нет, поэтому крайне нецелесообразно бросать их с этим бугаем. Может, он тебя и не признает?»

Как бы то ни было, а это правда. Глупо разбрасываться единственными вещами, когда не знаешь, чего ждать от утра.

Тихонько ступая на мыски, преодолеваю оставшиеся пару ступеней и расстояние до чемодана. Цепляю уголок кончиками пальцев, тяну на себя. Крохотный миг, и я смогу поднять его в руки и дать дёру. Что, собственно, и делаю, не откладывая в долгий ящик.

– А ну, стоять! – отмирает мужик, и я без труда узнаю его по голосу. – Кто такая?

Он наклоняется, обдавая меня запахом спирта, фокусирует зрение на моём лице и рассеянно говорит:

– Анька, ты?

– Здравствуй, Лёш, – сухо здороваюсь с Красавиным, некогда влюблённым в меня соседом и одноклассником.

– С ума сошла? – со внезапной обидой спрашивает он. – Заклюют ведь, дура!

– Так я, это… Пойду уже, наверно, – киваю я, начиная пятиться назад.

– Тебе есть куда? У тебя-то в квартире Светка с мужем теперь живёт, знаешь?

– Знаю, Лёшка, – шепчу я. Глаза непроизвольно наполняются слезами.

– Не реви, Анька. Пошли ко мне, до утра перекантуешься, а там решим, куда тебя определить. Да и вообще…

Что это за «вообще» мне не понятно. Голова гудит от стольких разных событий. Просто раскалывается. Поэтому я перехватываю чемодан поудобнее и иду за соседом.

В его квартире ничего не изменилось. Ни капельки. Словно только вчера я забегала к нему за тетрадкой, а сегодня – заскочила вернуть.

– Прости, не убрано у меня. У начальника цеха сын родился, вот пяточки и обмывали, – поясняет старый друг, сбрасывая в кучу вещи. Осекается и мнётся: – Прости, Ань.

Делаю глубокий вдох и безразлично отвечаю:

– Ничего страшного. Правда.

Он качает головой, но ничего не добавляет. Я чертовски благодарна ему за это.

Алексей наливает мне чай, сооружает пару бутербродов, и мы ужинаем. Молча. Разговаривать нам, по сути, не о чем.

– Ляжешь в зале. – предупреждает он, скрываясь в дверном проёме.

Минут через пять говорит, что постель готова, а сам отправляется в душ.

Я падаю на подушку прямо в одежде. Нет сил. Дальняя дорога, разговор с тёткой, встреча с Лёшкой… Каждое событие легло мне на плечи неподъёмным ярмом. Мечтаю уже уснуть, но тут из коридора слышится возня.

А через короткий промежуток времени в комнате, где я лежу, вдруг вспыхивает свет и раздаётся визгливый голос:

– А ты ещё кто такая, дрянь?!

Я щурюсь на свету, вглядываясь в тёмный силуэт в дверях. Который смотрит на меня. Узнавание приходит одновременно:

– Романовская?!

– Сергеева?

Бывшая одноклассница из дома напротив поджимает губы и решительно надвигается на меня.

– Зачем явилась, Анька? Ну зачем ты явилась?