Мне нужна эта чёртова рука, мамá! А ты мне мешала. Ты не оставила мне выбора.

Ну да ладно – дело сделано. Чертова рука никуда не денется. Я поднимаюсь из-за стола, подхожу к тебе и пристраиваюсь сзади. Обнимаю тебя. Прижимаюсь лбом к твоей шее.

Мамá, ты была… я бы хотела сказать «добра», но вряд ли это слово применимо к нам – колдунам. Ты была ласкова и мудра. Но ты была служанкой Старика. И ты была его «давалкой», его вечной безотказной давалкой, и это меня бесило.

Всё это очень странно, мамá, ты не находишь? Сначала – еще до моего рождения – в Доме жили только вы со Стариком. Теперь Дом принадлежит мне. Только мне. Одно мгновение решило всё: я была никем, а стала всем. Отныне в этом Доме я – хозяйка и госпожа.

Я протираю твое лицо салфеткой, стираю с него остатки соуса и кровавую пену, обхватываю тебя руками и тащу по лестнице наверх, в твой покой – я уже достаточно сильная, чтобы справиться с этой задачей.

Когда спустя минут двадцать я выхожу из Дома, то смотрю на твоё окно и вижу в нём тебя: ты сидишь, прислонившись лицом к холодному стеклу, и смотришь куда-то в сторону. Я поднимаю руку и слегка шевелю пальцами. До скорого.

Я должна! Должна! Должна заполучить эту чёртову руку! Даже если она просто будет лежать на камине в моей комнате, она будет моя. Моя! Моя! Моя!

Откопав Старика, мне приходится повозиться. Рука никак не хочет отсоединяться от его плеча. Я иду в Дом и беру на кухне здоровенный разделочный нож…

Спустя час я вхожу в твой покой, мамá, и сбрасываю тяжеленную железную руку с плеча. Жуткий грохот сотрясает весь дом. Я думала, доски не выдержат и проломятся, но они выдержали.

– Видишь? – говорю я тебе, она всё равно стала моей.

Я опускаюсь рядом с тобой на пол и кладу голову тебе на колени. Вот так…

Ṫ

Гнев Хэль не был гневом обыкновенного человека. Ее гнев был гневом калду – холодным, расчетливым, долгоиграющим, ибо только истинный калду способен носить в себе гнев не только до самой смерти, но даже после нее.

Если к моменту своего ухода в обитель мертвых калду не растратил свой гнев, он будет возвращаться снова и снова в виде озлобленной тени, призрака, бесформенной злокозненной сущности – дабы мстить.

А способов, коими тень калду может вредить живущим – великое множество:

подтолкнуть стоящего на обрыве…

ослепить или оглушить в опасный момент…

нашептать голосом совести убийственное решение…

наслав черную меланхолию, вложить в руку оружие, вервие или яд…

столкнуть с обрыва на голову ненадежно лежащий булыжник…

пристрастить к вину или маку…

проникнув в нутро, прорасти раком-опухолью…

наслать такое умопомрачение, что объект мести своими собственными руками изрубит жену и детей…

извратить природное влечение так, что тот станет вожделеть полусгнившие трупы, шамкающих старух или дитяти… или полюбит вкус своих испражнений…

Много, очень много есть способов, коими тень колдуна может вредить живущим.

Если же того, кто разгневал калду, нет среди живых, он будет мстить его потомкам или потомкам потомков: убивать младенцев в утробе матери или портить их, дабы те рождались уродами или идиотами. И тень калду будет мстить снова и снова, покуда чаша его гнева не истощится до дна.

Таков гнев колдуна.

Именно такой гнев ледяным черным пламенем нестерпимо жег душу Хэль.

Да, она не знала ни имен убийц дочерей, ни их лиц. Зато она знала о них кое-что другое: все они были людьми…

Ṫ

Я думала, мамá разозлится на меня, но я ошиблась. Она слушала самым внимательным образом. Ни разу не перебила. Даже не шелохнулась.

– Что ты об этом думаешь, мамá?

– О чем именно?

– О моих фантазиях.