Несломленные: На краю Иван Бездомный

*События имели место быть, и герои – реальны.

На вечнозелёном острове царила густая тьма, разбавленная лишь серебристыми искрами звёзд да алым отблеском костра на берегу. Гавайские джунгли перекликались дикими голосами. Чёрное небо терялось в бесконечности пространства и безвременья.

Временами сквозь полуночную мглу пробегала по воде лунная дорожка – и тогда пляж оживал, сверкая кристалликами песка. Старый океан устало вздыхал, пытаясь залить берег пенными барашками волн. Тщетно.

Под раскидистыми ветвями ели Кука устроилась пара граждан. Явно не местных. Они упорно поддерживали пламя, правильный градус и тихую беседу.

Несмотря на бронзовую кожу и обязательные шорты, остров сразу распознал чужаков: славянская речь и стол, ломящийся от закусок и бутылок, выдали их с головой.

Берег Четырёх Стихий умел хранить тайны – стонал лишь под тяжестью прибоя, не желая отдавать ненасытному океану ни пяди родной земли.

Чужаки вдыхали морской бриз, упивались днём сегодняшним и запивали абсентом.

Жизнь расползалась по песку крабами, шумела птичьими голосами и сверкала чешуёй в глубине, а заканчивалась росчерками падающих звёзд в ночном декабрьском небе.

Лианы цеплялись за стволы деревьев, короткий дождь барабанил по листве, а чёрная бездна неба подмигивала им мерцающими созвездиями.

Тлеющие угли костра высвечивали загорелые лица. Один из них, рано поседевший, запрокинул голову:

– Неприлично красивое небо, – проронил он. Дома его звали Сергеем, в Штатах, как водится, отрубили лишнее – и стал он просто Серж.

– Всегда было и будет. До нас и после. Мы – лишь звёздная пыль, занесённая на Землю. Когда-нибудь вернёмся обратно, – философски заметил его собеседник, блондин с голубыми глазами. За щедрость и чистосердечие друзья прозвали его БабУшкой.

Отмахиваясь от едкого дыма, друзья неспешно беседовали, наслаждаясь моментом между прошлым и будущим.

Океан слушал истории, брызгался пеной, грохотал аплодисментами тяжёлых волн и взрывался пузырьками хохота.

Лимонный сок, стекая с поджаристых рёбрышек, шипел на углях. Трескались от жара ломтики красного перца. Салат из огурцов и помидорчиков, щедро приправленный луком, чесноком и майонезом, благоухал свежестью. Запотевшие бутылки строем дожидались своего капитана. Тунец в остром соусе, запечённые креветки и, конечно, хрустящая жареная картошка под сырной корочкой – пьянел от запахов берег.

От невыносимых ароматов ожил, казалось бы, безлюдный пляж. Как зомби, ориентируясь по нюху, к костру со всех сторон потянулись понаехавшие: англичане, канадцы, выходцы с Аляски и из густых кущей – кого тут только не было! Разного возраста и статуса, пола и достатка. Стремление к прекрасному объединило их: халява всегда притягательна.

Блондин с весёлым нравом и мутным прошлым был рад каждому:

– Вы кушайте, кушайте, но не лапайте еду грязными руками, не забывайте, где вы ими недавно ковырялись! – приговаривал он, наполняя тарелки. – И не набивайте креветками карманы – они там задохнутся!

Но вскоре устал и махнул рукой:

– Всё, всем гулять и дышать бризом! На этой почве растут такие люди – им решительно нельзя доверять. Посмотри на них трезвым взглядом – они не знают меры! Ты часами готовишь, угощаешь деликатесами, а они наполняют ими сумки и пытаются прихватить наш мангал.

Каждую неделю компания выбиралась на океан отмечать Aloha Friday – местный праздник жизни. В ночь пятницы гавайцы превращались в чистокровных русских: пили, пели и имели романтические отношения в кустах. С вечера пятницы и до утра понедельника. Замечательная традиция. Что с этим не так?

В кулинарии БабУшка слыл мастером редкостным, и готовить умел как Б. Ходили слухи, будто в прошлом сама Маленькая Королева обучала его, а она, как многим известно, высший свет столицы кормила. А там вам не тут и в еде толк знают.

Он в любом состоянии мог ходить по канату, делать на нём шпагат, при этом пить, курить и вести философские беседы с Луной одновременно.

По делам обыденным не мог ничего. Его уважали: работник никудышный, оптимист неисправимый и перепить мог любого. Излучаемая им доброта освещала самые тёмные уголки потерянных душ, намекая, что поручиться может весь белый свет. И даже сумеречный.

БабУшка ткнул поленом в дремлющий костёр. Подернутые пеплом угли ожили, радостно лизнув языками пламени сухую кору и осветив лица собравшихся.

Его рано поседевший приятель посмотрел сквозь абсент на пламя:

– Офуительно приготовлено! И жизнь кажется светлой и радостной. О таком моменте я и мечтал. Хотя… – всего миг отделяет тебя от бытия и небытия. Один шаг, одно мгновение. Никогда не знаешь – где, когда. И кого ты видишь в последний раз. Так что же тебя сюда привело, а?

– Жизнь, – коротко ответил БабУшка, отворачиваясь. – Разная.

У выхода из метро людской поток растекался ручейками, огибал препятствия и спешил раствориться в многоэтажках. Каждый торопился в свою норку.

Первокурсница шла, уткнувшись в экран, и машинально строчила сообщения. Оглядеться по сторонам – некогда. И зря.

За черными стеклами BMW, притаившегося у тротуара, три пары глаз внимательно отслеживали каждое ее движение.

– Рост сто шестьдесят пять, вес сорок пять-сорок восемь, блондынка, размер третий, чистенькая, красавица, да, – пассажир прижал телефон к уху и еще раз осмотрел девчонку сверху донизу. – Ухоженная, лет семнадцать-восемнадцать, студэнтка. Фото сейчас вышлю, – проговорил он с характерным акцентом. – Давай, с трех сторон сделай быстро, – бросил он напарнику.

Через минуту тот вернулся и протянул телефон. Пассажир проверил, отослал, дождался ответа и коротко бросил: – Понял, будет как новынькая, ни царапины. Повернувшись к остальным, добавил: – Али подтвердил заказ. Работаем.

Ничего не подозревающая девушка направлялась к автобусной остановке. Чуть позади, надежно скрыв мощь мотора, за ней следовал Бимер.

В нескольких метрах от павильона машина плавно обогнала студентку. Дверь бесшумно распахнулась – из салона выскочил спортивный брюнет с аккуратной бородкой:

– Ай, красавица! Куда так спешишь, давай подвизу? Смотри, какой у меня зверь – за минуту домчимся! – Его улыбка была обаятельной, но глаза оставались холодными. Он галантно распахнул дверь, приглашая в иную жизнь, а другой рукой железной хваткой охватил ее локоть.

Девушка побледнела. Мужчины на остановке как по команде отвернулись – милые тешатся, кому какое дело?

– Помогите… – ее крик оборвался, превратившись в стон.

Удар в солнечное сплетение сложил ее пополам. Не давая упасть, брюнет заботливо обхватил ее плечи – со стороны выглядело, будто нежно обнял. Его напарник тем временем встал рядом и следил за реакцией прохожих.

Тревожиться не о чем: всхлип девушки растворился в городском шуме, люди привычно потупили взгляды – опять кавказцы тешатся… Лишь древняя цыганка закутанная в черное, бессильно прошипела:

– Совсем озверели, ироды. Погубят девчонку, сволочи, – и истово перекрестилась, словно отпевая.

Сложенное пополам тело бесшумно скользнуло в салон. Дверь захлопнулась с глухим звуком, навсегда разделив ее жизнь на "до" и "после".

Уличный гам вернулся – будто ничего и не произошло. Только старуха, в чертах которой еще угадывались следы былой красоты, шептала проклятия вслед троице.

Брюнет буднично сел в машину. Второй – здоровенный амбал, невзначай ступил в лужу, помянул шайтана и принялся тщательно стряхивать налипшую грязь.

– Уважаемые, вы забыли про библиотеку! – разорвал вдруг наступившее безмолвие крик.

Через дорогу к "Бимеру" бежал почерневший от беспрерывного пьянства парень. Может – бомж. В руке он держал небольшую книгу.

– Ты кто такой? – оторвал глаза от ботинок громила. – Слышишь, ты, давай, до свида… кхе-кхе, – неожиданно задохнулся он, схватился за горло и осел.

Зрители не поняли, что произошло.

– Детскую. Я Есенина взял, замечательно пишет. И тебе хорошо зашел, потрясающий автор! – бомж, не останавливаясь, ударил коленом в голову похитителя.

Ударил жутко – насквозь – так не бьют в драке, так убивают.

Раздался треск лопающегося арбуза, голова глухо ударилась о дверь авто, по ногам прокатилась судорога. Все.

Парень продолжал улыбаться, как Гагарин на вершине славы, не осознавая, что с ним сейчас сделают.

Публика обомлела, на всякий случай отодвинулась назад и, ожидая финала, приготовила телефоны.

Show must go on – а как же? Никто и не думал мешать развитию сюжета.

Наивный блондин сиял на вершине своей славы, не понимая, как короток этот миг.

Он уповал на свое обаяние, верил, что от его улыбки станет всем светлей, а за поворотом – новый поворот. Он мог возбудиться от короткой юбки и показанного ему среднего пальца, построить БАМ, по пути домой сорвать цветы с клумбы и заглянуть к соседке. И это за пару часов.

Все его дни состояли из шансов обая и овладе, избавить мир от злодеев и спасти невинных.

А для чего еще нужна эта жизнь?

Наивный, да.

Спешил романтик, спешил, спасать планету или по своим делам неотложным: книжку из библиотеки Вальке в общаге подарить хотел. Не просто так же вчера она, при нем, прическу поправляла?

В спешке не заметил, как налетел на грань судьбы. Ту самую – быть, или?

Но вспять безумцев не поворотить,

Они уже согласны заплатить.