Волшебное единство дома заканчивалось в конце коридора. От двери в детскую словно веяло холодом, мистер Фарелл понимал, что та добрая сказка с непринужденными беседами, играми в карты и прочими приятными мелочами осталась дальше по коридору, внизу в столовой, а дверь, что перед ним, ведет в реальный жестокий мир, полный горечи, болезней и потерь. На мгновение Остин остановился. Стоит ли оно того? До сих пор у него не было повода навестить больную, так и теперь она может остаться для него загадкой за закрытой дверью, и он продолжит вежливо делать вид, что не замечает переживаний миссис Белл. Чего доброго, он проникнется сочувствием, и тогда скорая смерть Сьюзан станет для него личной потерей. Прежний мир казался ему таким дружелюбным и привычным, что неизвестность за дверью казалась практически отвратительной, пускай к женщине по ту сторону двери он испытывал исключительно теплые чувства. Вдруг, когда Остин переступит этот порог, он больше не сможет жить той же жизнью, что раньше, вдруг этот полюбившийся ему мир изрыгнет его, как непригодного, если он предаст его в пользу мира за этой дверью.

Мистер Фарелл уже думал развернуться и спуститься на первый этаж, сказав, к большому их удовольствию, мистеру Беллу и миссис Портер, что не посмел тревожить Полли, как услышал возню из детской. Этот звук привел его в чувства и Остин, быстро, чтобы не успеть передумать, открыл дверь, впуская теплый свет в комнату.

Большую часть спальни занимала кровать, у которой стояла давно не тронутая лошадь-качалка. Несколько кукол так же покинуто стояли на крышке сундука. Комната пропиталась едким запахом лекарств и отваров, шторы были плотно задернуты, единственным источником света в комнате была тусклая керосиновая лампа, стоящая на прикроватной тумбе. Миссис Белл стояла на коленях перед кроватью, держа за руку лежащую девочку. Она была бледной и крошечной, смотрела на мать пустыми глазами и медленно моргала, казалось, у нее не было сил, чтобы что-либо сказать или сменить положение. Для тринадцати лет она была довольно низкой и худой, с короткими руками и бледно-серым цветом кожи. Редкие тонкие волосы, такие же светлые, как у Полли, были разбросаны по подушке. Сьюзан тяжело дышала, ее рот был всегда приоткрыт, на лбу появилась испарина, а с каждым ее вдохом было слышно, как по горлу поднимается мокрота. В какой-то момент, глядя на страдающего ребенка, Остин подумал, что миссис Маргарет была права, и дать девочке отмучаться было бы милосердно. Полли, услышав звук открывающейся двери, обернулась и смахнула с ресниц слезы.

– Мистер Фарелл? – удивленно спросила она. Девочка перевела взгляд на вошедшего, но ничего не произнесла, мать так же крепко держала ее руку.

– Прошу прощения, я не хотел вам мешать, зашел поздороваться. Добрый день, мисс, – обратился Остин к лежащей Сьюзан, – меня зовут Остин Фарелл, я ваш новый сосед, рад знакомству.

– Я благодарна за заботу, но вам не стоило приходить, – миссис Белл встала с колен и настойчиво вытолкала гостя из комнаты, закрыв за собой дверь, – я понимаю, что вы человек благородный и действуете из лучших побуждений, не желая причинить боль мне или моей семье, но Сью не нужна ваша жалость.

– Это ничуть не жалость.

– Это добродетель, о которой вас не просили.

– Миссис Белл, я не представляю, через что вам приходится проходить, моя добродетель – это не жалость и не снисходительность, но я глубоко вам сочувствую, и мне бы хотелось, чтобы вы знали, что я с охотой и удовольствием поддержу вас в этот час.

– Не подумайте, что я неблагодарна, – вымученно произнесла Полли, – я крайне вам признательна, но ни мне, ни моей дочери вы помочь не сможете. Спускайтесь в столовую и не забивайте себе этим голову, – мистер Фарелл, смутившись, коротко извинился и спустился на первый этаж, Полли же вернулась к дочери. Мистер Белл и миссис Уоллес ждали его в столовой с ехидными улыбками. К этому моменту остальные гости уже подъехали, и остаток вечера прошел за игрой в карты.