– Он действительно очень мне нравится, – пожал плечами Чарльз, – более того, я хотел, чтобы эти картины были дополнением к этой, – он снял бумагу с третьей картины.

Этот холст был больше предыдущих, и я заприметил его первым. Дядя, чуть более аккуратно, чем следовало, снял с него бумагу, и нашим взорам предстал портрет.

На узкой деревянной скамейке в саду в окружении цветов сидела молодая женщина. Она задумчиво смотрела куда-то в сторону, сложив руки на коленях и приподняв подбородок, два сорванных цветка, пересекаясь стеблями, лежали рядом с ней. Белоснежное платье с голубыми лентами, жемчуг на груди, легкая небрежность прически – все эти на первый взгляд очаровательные детали меркли перед мраморной белизной ее лица, длинной шеей, тонкими, чуть угловатыми плечами. Никакие украшения не могли сделать ее еще прелестнее! Ленты спадали на ее плечи и грудь со шляпки, заколотой почти у самой макушки, и от этого ее темно-серые глаза казались голубоватыми. Женщина сидела ровно, недвижимо, на ее платье не было ни одной ненужной складки, волосы, как и кожа, как и юные, почти детские, черты лица, были абсолютным совершенством. Одним словом, перед нами был портрет графини, парадный портрет. Эта хрупкая, маленькая женщина, могла бы навеки потеряться в этом множестве цветов, будь у нее вместо голубых лент розовые, и могла бы раствориться в бесконечной голубизне летнего неба, превратиться в белоснежное облако, если бы не какая-то тяжесть и властность в ее взгляде. Без сомнений, она была одной из тех женщин, одного взгляда на которых хватит для того, чтобы понять, кто это. Клянусь жизнью, если бы ее внешностью и хоть каплей ее стати обладала нищенка – любой мужчина тут же бы принялся целовать ее грязные босые ноги. Но с графиней такие вольности были непозволительны.

– Это покойная миссис Челтон, – поспешил объяснить дядя Чарльз, видя недоуменное выражение своей спутницы, – погибла в возрасте двадцати трех лет. – Полли поежилась и сжала в руке подол платья Маргарет.

– Какая трагедия! – выражение лица Маргарет стало натянуто печальным, ее и без того длинное лицо стало еще длиннее, а брови поползли вверх, – и снова вы говорите о смерти, мистер Беркли!

– Простите, не могу ничего с собой сегодня поделать. Но как только я увидел этот портрет на аукционе, я тут же решил, что куплю его, куплю даже за абсолютно неприличную сумму. Еще двое джентльменов, мистер Уоллес в их числе, так рьяно торговались за этот портрет, что мне уже и не верилось, что получится его приобрести! Как хорошо, что мистер Уоллес мой добрый друг и согласился уступить мне этот портрет. Боюсь представить, во что мне обойдется его милость, – дядя рассмеялся, – но я просто не мог оставить этот портрет! Я решил, что не хочу разделять миссис Челтон с ее домом. Посмотрите, как эти две картины будут чудесно смотреться рядом!

– О, Чарльз, какой вы обворожительный в своей доброте! Клянусь, я никогда не видела более чуткого человека! Никто бы кроме вас и не подумал о том, чтобы сохранить единство особняка и его владелицы.

– Это не доброта, – дядя Чарльз, улыбнувшись, взглянул на портрет, бережно придерживая раму, – меня поразило мастерство художника. Она кажется практически живой. Я много думал о том, как у художника получилось этого достичь, но так и не понял. Вроде бы нет ничего особенного, но эта картина ощущается необычайно реалистично. Поверьте, я это говорю, как помешанный на своем деле коллекционер, я отдал за этот портрет куда меньше, чем мог бы! Вглядитесь: на ее лице практически можно разглядеть поры, а на платье нити! Какое ужасное упущение, что художник так и остался неизвестным!