– Я согласен.

– Благодарю, – тонкие губы мистера Беркли расползлись в почти приятной улыбке.

Семья Беллов и несколько гостей, как и планировалось, направились на поминальный ужин, а Мистер Фарелл же трясся в экипаже по дороге в дом, в который еще вчера клялся, что никогда больше не вернется.

Мистер Беркли на протяжении всей поездки что-то тщательно обдумывал и на все попытки мистера Фарелла завести разговор отвечал односложно, пускай и на удивление вежливо. Он поблагодарил своего спутника за то, что оповестил его о смерти племянницы, и рассказал, что миссис Белл пообещала навестить его на днях. При упоминании сестры морщины на его обожженном лбу разглаживались, и его лица становилось чуть менее уродливым.

– Сам я к Беллам поехать не могу, – признался Майкл, сидя напротив мистера Фарелла за ужином. Трапеза была простой, но сытной, было видно, что мистер Беркли не привык к пиршествам, – да и не хочу, если говорить откровенно. Даже не из-за этого, – он указал вилкой на свое лицо, – я слишком слаб для выхода в свет, даже сегодняшняя поездка сильно меня утомила.

– Вы знали Сьюзан?

– Нет, но, судя по всему, она была хорошим ребенком. Я видел, как ее хоронят: если мое зрение меня не подводит, то она очень похожа на мать.

– Соболезную, – мистер Беркли отмахнулся.

– Выражайте соболезнования миссис Белл, мне то они зачем.

– Что вы хотели мне рассказать? – поинтересовался мистер Фарелл, отодвигая тарелку, Майкл сделал то же самое.

– Я хотел поведать вам о том, что произошло с Эстерфилдом. Эта история не так проста, и я вряд ли смогу кому-то об этом рассказать, кроме вас. Я не так стар, как вы могли подумать, но очень болен, а потому прошу оказать мне милость и выслушать меня. Полли упоминала, что вы писатель, быть может, моя история покажется вам достойной внимания.

– Я с радостью вас выслушаю, мистер Беркли. – Майкл довольно кивнул. Пускай он и не верил в то, что история мистера Беркли окажется стоящей, но ему нравилось чувство превосходства над теми, кому она была недоступна.

– Что же, начну с самого начала, как начинают все писатели, путешественники и прочие бездельники. Наши родители погибли, когда Полли не было еще и трех лет. Не буду вдаваться в подробности их смерти, скажу лишь то, что они были благороднейшими из людей и души в нас не чаяли. Мы жили в достатке и были безмерно счастливы. Трагедия подкосила меня: я думал, что сойду с ума от горя и тоски, но тогда малышка Полли осталась бы совсем одна. Я не мог позволить этому случиться. Через какое-то время Полли перестала звать родителей, и сердце мое немного успокоилось.

Опеку над нами взял брат отца мистер Чарльз Беркли. О, как долго я не произносил этого имени! Мы переехали в Эстерфилд. Вы, вероятно, видели то пепелище, что от него осталось, но поверьте, в то время это был прекрасный и богато украшенный дом. Мы с сестрой до переезда были в Эстерфилде всего пару раз, Полли наверняка этого совсем не помнит, но уже тогда этот дом стал для меня особенным местом. Постарайтесь вообразить то, каким был Эстерфилд около тридцати лет назад. Огромное каменное здание со множеством окон, лестниц и переходов, вечерами в нем горело столько свечей, что казалось, будто звезд на небе было меньше, а убранству внутренних комнат мог бы позавидовать любой виконт. Состояние семьи Беркли преумножалось с каждым поколением, и дядя Чарльз в свои двадцать семь лет был владельцем нескольких ферм, кожевенных лавок, лесопилок и только он знал, чего еще. Дядя обожал Эстерфилд, это был не только фамильный дом, где родилось и умерло бесчисленное число наших предков: это была сокровищница, наполненная дорогими сердцу каждого когда-либо жившего Беркли вещами, и Чарльз знал о них все. Он бережно хранил все документы, дневники, рисунки, безделушки и детские игрушки, принадлежащие его родителям, двоюродным бабушкам, дядям и тетям, словом, всем, кому посчастливилось жить под этой крышей. Чарльз сохранял их так бережно, словно они были его собственные, и вместе с ними Эстерфилд будто был наполнен смехом, запахом и мыслями их владельцев. Дядя никогда не выбрасывал того, что могло было бы иметь какую-то ценность для кого-то из его родни: будь то музыкальная шкатулка с заводными птичками тетушки Люси или же старая пара туфель дяди Эшли, пускай даже они были с протертыми подошвами и поцарапанными носами. Для Чарльза такие вещи представляли особую ценность: ведь их любили больше всего. К счастью, размеры Эстерфилда позволяли хранить множество различного хлама.