– Уважения захотел? Обратись к мистеру Беллу, от него этой показной благородности получишь с лихвой, а от меня ничего не дождешься, щенок! – плевался в него мистер Белл. Зашедшая на шум и крики служанка, бормоча извинения, сняла своего хозяина с мистера Фарелла и вновь усадила его в кресло. Мистер Беркли тяжело дышал, его челюсть безвольно висела, а ногти намертво впились в подлокотники кресла. Не дожидаясь очередной порции унижений, мистер Фарелл покинул дом, ни слова не сказав на прощание. Затылком он ощущал сверлящий его ненавидящий взгляд безумца, но так и не обернулся. Уезжал он в прескверном настроении. Будучи от природы добрым и отходчивым, Остин привык прощать людям многое, но к мистеру Беркли он испытывал исключительно отвращение, и никаких оправданий искать ему не хотел. Даже засыпая, он придумывал по отношению к мистеру Беркли самые нелестные эпитеты, чего наутро, по мягкости своей, очень стыдился.

Остину ни разу не доводилось бывать на похоронах ребенка. Честно говоря, он был крайне удивлен тому, что получил приглашение, но посчитал это не столько данью вежливости, сколько знаком расположения к нему миссис Белл. В том, что Джон Белл и знать не знал, кому рассылаются приглашения, Остин не сомневался. Он предполагал, что ни от мужа, ни от миссис Уоллес несчастная мать не получит ни сожаления, ни поддержки. Ему было безумно больно за эту женщину, и он обещал себе всеми силами помочь ей оправиться от утраты и быть рядом настолько, насколько это позволит ее траур, правила приличия и, разумеется, ее муж. Читатель может решить, что мистер Фарелл увлекся миссис Белл, но дело обстояло совсем иначе. Он испытывал к ней почти сыновьи, нежные чувства. Быть может, своей мягкостью она напомнила ему дам из романтических книг, на которых он вырос, или же ее чуткость, ее неоспоримая, но тихая сила, придавали ей схожесть с Богоматерью. Как бы то ни было, Остин был глубоко расстроен и хотел проявить к ней столько сочувствия, сколько было возможно.

Кладбище находилось западнее основного массива загородных домов, недалеко от дома Майкла Беркли, о котором мистер Фарелл старательно пытался не думать. Собственно говоря, его дом от кладбища отделял лишь пролесок, который был болотистым и темным, вне зависимости от времени суток, и, смотря на эти деревья, Остин в очередной раз про себя обругал брата миссис Белл. Какой омерзительный поступок – не прийти на похороны своей племянницы.

Стояла солнечная и мягкая погода, совсем не подходящая для похорон, и, если бы не бледная миссис Белл с выплаканными глазами и трясущимися руками, то незнающий человек и не понял бы цель собрания. Она задыхалась от жары в своем плотном траурном платье и сильно потела, протирая пот со лба тем же платком, которым только что вытирала глаза и нос. Джон поздоровался с мистером Фареллом по-деловому: он поблагодарил его за визит и справился о самочувствии. Он казался немного подвыпившим и говорил громче, чем полагается, но Остин не стал заострять на этом внимания. Миссис Уоллес о чем-то говорила с другими гостями, и до Остина долетали лишь обрывки ее фраз, из которых стало ясно, что ее раздражает эмоциональность миссис Белл, ведь своей истерикой она лишь выставляет себя полной дурой, не способной рационально реагировать на происходящее.

Она стояла в окружении уже знакомых мистеру Фареллу лиц: около миссис Уоллес стояла чета Уинслоу с двумя старшими детьми, которых несколько смущал стоящий в отдалении гроб, так что они повернулись к нему спиной и лишь изредка поглядывали назад. Семья Уинслоу жила чуть ближе к железнодорожной станции, чем все остальные, в голубом доме с флюгером в виде корабля. В семье было шестеро детей, старшему сыну недавно исполнилось семнадцать, младшей же дочери не было еще и пары месяцев отроду. С ними, как и со всеми другими соседями, Остина познакомил Джон Белл во время конной прогулки. Мистер и миссис Уинслоу, казалось, были так влюблены друг в друга и так счастливы, что даже на похоронах ни шагу не делали друг от друга и постоянно о чем-то перешептывались.