А теперь искорка той любви, казалось бы, уже совсем потухшая вдруг чудесно как-то, будто с самого Неба кто-то раздул её, возгорелась.

– Кто? Кто? Кто? – И вспомнились во мгновение слова стихов, которые в юношестве, идя по лугу он любил про себя читать, потому что оживали мысли о Боге, о Его существовании, просто вспоминалось, что Он есть.

Милое тело спящей Земли

Кто разбудил и украсил?

Нежностью выстелил думы мои?

Зло победил благодатью?

Надо же! Вспомнил! Я ещё живой! – Кометой пронеслась мысль где-то во всём его существе. – Живой! Живой! – Вслух радостно повторил он, хотя и немного сдержанно по привычке, будто размышляя вслух, и обнялся с дядюшкой Володей.

– Подарочек превосходный. Надеюсь, Настенька будет, как ветер, летать, –  говорил он, бережно освобождая от розового покрова новенькие подковы. По поверьям русской старины подкову найти или получить в подарок – это к счастью, и Александр по-детски радовался подарку. Да и Настасья, молодая кобыла подавала большие надежды и статью, и мастью, и всеми физическими качествами радовала, как будущая мать выдающихся, непобедимых рысаков. Дорогая, племенная она ещё радовала сердце и потому, что с жеребеночка Александр сам выхаживал её, как дитятко.

– Эй, Семён, – крикнул молодой барин работника, которому доверял, как самому себе, и когда подошёл дюжий молодец, русоволосый с открытым русским лицом и ясными голубыми глазами, протянул ему новенькие подковы и радостно сказал: – Вот, Семён, нынче Настасью подковать! Тебе поручаю, слышь?

– Сказано, сделано, батюшка, это мы мигом, нешто подведём. Никак нет. Это мы мигом!

Семён с видимым удовольствием отправился выполнять задание, а дядюшка Володя, обняв братца Шурика, повёл его как бы пройтись маленько по лужочку, что тут же от порога конюшен и начинался и будто обрамлял собою «малый выезд» – площадку для объезда и тренировок лошадей.

– Ну вот, добрый мой молодец, – тихо, из самой глубины души сказал он, – вглядись в небушко, только глаза свои подними к нему да обратись, и оно тут же тебе всякое вразумление даст. Только ты от души посмотри, то есть с чистой душой и совестью, мол, грешен я, не достоин даже глаз поднять, а вот ведь поднимаю и молюсь, потому что знаю, как Ты милосерд, Отец наш Небесный. Как мы в детстве с тобой говаривали, так и поступай, парень! Бог, Он у нас один, единый во Святой Троице: через Сына вразумляет, Слово Евангельское Им пришло, и Духом Святым помогает. Как тепло и радостно на душе стало после молитвы – значит Духа Истины послал.

Они шли рядышком, не спеша, говорили тихо, даже немного распевно, и кто-то невидимо очень нежно и заботливо хранил их путь.

– А дали Божьей несть конца, она, как река чистая и прямая течёт себе и течёт, а глядь она и есть – «твоя река», река, значит, твоей жизни. Только доверяй Богу и по заповедям Его живи, в сторону не уклоняйся. Он, Владыка, твою жизнь и выправит, Сам русло вычистит, бережки выровняет и всё тебе начнёт открываться, где правда, а где кривдой пахнет – не смей, мол, туда, а вот лучше Богу подчинись и так пойди, чуть пострадаешь, что тоже иной раз не вредно, зато истинного ума-разума наберёшься. Евангелие да Библию не забывай, – говорил дядюшка Володя, неспешно. И его размеренная речь будто успокаивала молодого человека. И вдруг молнией пронеслась мысль:

– Но ведь так и убаюкаться можно, тихо-тихо, по шажочку… Господи, ведь так и лапки сложишь, а труд?  Как же труд? Единственная наша опора, столп, на котором стоим! И я, и родительница матушка моя, и родня, которой конца и краю нет, и работники с семьями.