– Господи, Боже мой, что это за диво такое, – всем сердцем, ничего не боясь и ни о чём не думая громко воскликнул он. Вот только не знал, да так и не узнал он до конца дней своих вслух крикнул или про себя, потому что иногда в такие духовно высокие моменты вспоминается одно, а на самом деле было другое. И это потому, что главная, внутренняя наша жизнь, скрытая от зрения и слуха окружающих, вдруг начинает менять своё русло и сначала как бы пробуждаться после долгого смертного сна, потом, подбадриваемая и движимая силою Духа Святого по молитвам любящих людей, набирает силу и берёт верх над жизнью внешней.
Это чудо осознания внутренней, невидимой силы своей сущности, которую люди посвященные называют духовной, вдруг в одно мгновение произошло с молодым человеком.
– Я, не я, а кто-то гораздо больший, чем я привык о себе думать и считать, но больший тихо, не помпезно-величественно, так, чтобы все обо мне знали, говорили, уважали, считались, а как-то незаметно, будто со стороны, но чтобы хорошо делалось другим, хорошо, но только не ясно откуда, почему и как.
Он осознал свою душу, её живую силу, её связь, истинную, животворящую и всемогущую связь с Богом-Творцом Живым, и понял в этот краткий миг, что духом можно многое сделать, только если установка твоего духа, который собственно и есть двигатель всякого дела на Земле бескорыстная и для Бога полезная. Всё это, как озарение, пронеслось внутри Александра, будто кто-то беседовал с ним, пока он, не переводя дыхания, смотрел на приближающееся розовое облачко в золотой короне.
Это чудесное видение, нежное и даже будто завораживающее своим внешним видом меняло его внутреннее состояние. В этом он мог поклясться, потому что за считанные секунды преобразился так, что стал новым человеком, а может быть просто здоровым, освободившись оттого, что сковывало его душу с самого детства под насилием учителя-отца. А теперь случилось с ним, случилось это диво-дивное и всё тут! Он почувствовал лёгкость и благодарность самому Высокому, Невидимому, но Любящему Богу! Широко улыбнулся, перекрестился, как в детстве учил его дядюшка Володя, без стеснения и сказал:
– Слава Тебе, Господи!
Он медленно отвёл зачарованный взгляд от неба и волшебного облачка, почувствовав и осознав в себе вдруг озарившую его свыше юношескую, даже почти детскую лёгкость, и огляделся, ища дядюшку Володю. А тот уже подходил к нему, будто готовый принять новорождённого младенца, тепло и щедро раскрыв объятия.
– Шурик, Шурик, мальчик мой дорогой, – повторяло его любящее сердце. – Как, подарочек-то, по душе?
Говорил он просто, почти как простолюдин, зато от слов его всегда становилось «добре». И это слово было тоже его, и Александр любил его, в душе любил, даже иногда в мыслях повторял, но наружу выпустить сдерживался, чтобы не дать себе расслабиться. Ведь этого и только этого он всегда всю свою молодую жизнь боялся допустить. Наказ отца быть кормильцем не только своей семьи, но и работников своих, их благодетелем, сначала молодым хозяином, а потом уж, когда заведет семью, и батюшкой-благодетелем, царил над ним, как лозунг жизни. Так в их роду передавалось из поколения в поколение, и отступление строго наказывалось: начинались неудачи, дела не спорились, деньги утекали, рабочий народ начинал голодать.
Александр не сумел возлюбить Господа Бога своего всем сердцем своим, всей крепостью своей и делал всё, как и его предки, полагаясь только на себя. Так его растили, такой опыт служения своей семье, своему роду передали, а нежную, едва зарождавшуюся в его детском сердечке любовь к Богу Отцу и Сыну Его Иисусу Христу, благодаря стараниям дядюшки Володи и конечно же по искренним детским молитвам за соседского мальчика, братца Шурика, светлой души Машеньки Евграфовой, заглушили.