В комнату врывается Флоренс со стопкой страниц, переложенных яркими разноцветными стикерами, – видимо, очередной сценарий.

Ее темные брови сходятся на переносице:

– Разве мы договаривались, что ты придешь?

Я качаю головой, слова застревают в горле. Внутри моего тела такие вихри и корчи, что хочется изгнать их, издав вопль банши[17].

Флоренс и Дэниел переглядываются.

– Иди, – говорит Флоренс жениху. – А то опоздаешь.

Он целует ее в щеку, не сводя с меня обеспокоенного взгляда:

– Рад тебя видеть, Кейт.

– Всё… с тобой всё хорошо? – интересуется подруга после его ухода.

Правда так и вертится на кончике языка, но я вижу сердито искривленные губы отца, водянисто-серые глаза матери и проглатываю ее.

Флоренс садится рядышком, и я вдыхаю успокаивающий, знакомый аромат ее духов «Джо Малон»[18]. Она купила мне такой же флакон в подарок на выпускной. Она была со мной в разные моменты жизни – важные и незначительные. Моменты, в которых Оливия не смогла участвовать. За последние несколько лет Флоренс стала мне как сестра. Я знаю, что могу ей доверять, но слова застревают в горле.

– Что случилось? – мягко спрашивает она.

Усидеть на месте вдруг становится невозможно. Чувствуя себя сжатой пружиной, я вскакиваю и начинаю расхаживать по комнате:

– Ты когда-нибудь задумывалась, что было бы, если бы она вернулась?

– Оливия? – после секундного молчания спрашивает подруга.

Я киваю.

– Конечно. Постоянно. – Флоренс встает и в тревожном ожидании швыряет сценарий на журнальный столик. – Кейт, что случилось?

– Я представляла себе это. Каждый день. Иногда я предлагала сделку Богу, в которого не верю. Верни мою сестру и можешь забрать двадцать лет моей жизни. Верни ее, и я отдам всё, что у меня есть. Я пройду босиком через весь город, если смогу провести с ней еще один день.

Я перестаю расхаживать туда-сюда и подхожу к окну, подставляя лицо солнцу, хотя из-за озноба не чувствую его тепла.

– Я бы пошла на всё, чтобы вернуть Оливию. Но представляла, через что ей пришлось пройти. Все эти годы складывались из секунд, минут и часов. Я думала о том, что с ней сделали. – Мое дыхание становится тяжелее и чаще. – Ни для кого ведь не секрет, зачем мужчины похищают юных девочек? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. И когда стало ясно, какой вред он мог причинить ей, я поняла: она никогда не вернется прежней. И подумала… – Я делаю вдох. Потом выдох. Слова застревают в горле как осколки стекла. – Я подумала, не лучше ли ей умереть.

Тишина окутывает нас как горящий пепел. Я не могу смотреть на Флоренс. Не могу поверить, что произнесла такое вслух. Я чувствую ее движение, ее тепло за спиной. Она совсем близко, но не прикасается ко мне. Я смотрю вниз, на людской поток. На процессию танцоров в ярких костюмах с перьями и блестками. Толпа по обе стороны дороги становится гуще. Гремит музыка, но даже она не в силах заглушить учащенное биение моего сердца.

– Я всегда надеялась, что если она умерла, то быстро. Безболезненно. Внезапно. – Я прислоняю голову к нагретому солнцем стеклу и представляю, как упираюсь в него лбом, пока оно не треснет. Как лечу по воздуху и падаю на раскаленный тротуар словно расколовшийся арбуз. – Как я могу смотреть ей в глаза, зная, что желала ей смерти?

Снова тишина.

Ярко-красная краска стыда после такого признания пропитывает одежду, окрашивает кожу, просачивается под ногти.

– Всё в порядке, – Флоренс берет меня за руку. Мы стоим плечом к плечу. Ее пальцы крепко сжимают мои. – Всё будет хорошо, – обнадеживает она, и в ее голосе такая уверенность, что я почти верю ей. – Годовщина – это всегда тяжело…