– Почему вы не наймете учителей для Арсения? Он же ваш наследник, должен соответствовать статусу, так сказать. К тому же мальчик хочет учиться!

Кирилл Петрович отвлекся от разглядывания замка и удивленно взглянул на меня:

– Хочет учиться?

– Конечно! Арсений не по годам взрослый мальчик, и учиться ему просто необходимо! Он ведь даже читает плохо, а это, согласитесь, ну уж совсем ни в какие рамки не лезет…

– Я не думал об этом… Нет, не так. Я думал и даже некоторое время назад предпринял соответствующие меры, но после смерти Валери… – его взгляд, направленный на меня, ощутимо потяжелел. – Я уверен: вам уже рассказали о смерти моей жены…

– По странному стечению обстоятельств, я обнаружила погребальную часовню в тот же день, что и вот эту дыру в стене, сквозь которую мы сейчас смотрим на замок… Арсений сказал, что в часовне покоится его мама. Так что да, я в курсе вашей трагедии, примите мои соболезнования… – Я выдержала небольшую паузу и решительно произнесла: – Но к обучению Арсения это не имеет отношения. Именно вы должны позаботиться о его будущем. Прошу простить меня, – я вздохнула. – Со стороны может показаться, что я вас поучаю, а это совсем не так!

Повисло долгое молчание, во время которого я в основном смотрела по сторонам, разглядывая заросли сорняков. Потом, решив, что пауза слишком затянулась, я решила перевести разговор на другую тему, отвлечь графа от тяжелых воспоминаний. Как назло, ничего путного в голову не лезло. Может, пошутить? А что, это мысль!

– Представляете, Кирилл Петрович, ведь кучер почтовой кареты не довез меня до имения, – с напускным восторгом произнесла я, словно это было невесть какое радостное событие, – а высадил прямо здесь, во-о-он у тех поросших плющом ворот. Хорошо, что Бэнджи воровал в парке яблоки и услышал мои крики.

– Хорошо, что воровал яблоки? – переспросил граф, моментально включаясь в игру.

– Что помог, позвал мистера Клэптона, – решила уточнить я, стараясь не смотреть графу в лицо. В его голосе было столько иронии, что я боялась растерять всю свою напускную серьезность и расхохотаться. Но смех уже поселился у меня в душе и пытался выбраться наружу, изгибая губы в улыбке.