И теперь – всё снова здесь.

И я не знаю, как с этим быть.

Когда я сажусь за пустую парту в конце класса, ладони немного влажные. Но не от волнения, я говорила спокойно, не дрожала. Просто внутри что-то будто скребётся, не даёт расслабиться – что-то новое, непознанное. Это не страх, не тревога, возможно – привычка держаться настороже. Всегда.

Класс ничем не отличается от предыдущих – стены с облупленной краской, стандартные парты, звук флуоресцентных ламп, от которого чуть ломит в висках. Рядом кто-то смеётся, кто-то жуёт жвачку. Я не поворачиваюсь. Лучше сразу стать фоном.

Учительница по литературе – Катерина Васильевна – не похожа на других. Она не строит из себя непогрешимую, не возвышается над нами. Говорит так, будто каждое слово весит ровно столько, сколько нужно, – и ни граммом больше. Умеет пошутить, умеет замолчать в правильный момент. И то, как на неё смотрят, – не с опаской, а с уважением, с доверием. Это заметно сразу даже мне.

Сегодня должны были обсуждать Бунина, я прослушала основную часть, витая в собственных мыслях, да и мне это всё не нужно, неинтересно, поэтому пропустила момент, когда они перескочили на рассказ Куприна «Гранатовый браслет». А так можно было? Чтобы что-то на уроке не по плану? Чтобы не заученные фразы, не выстроенные пункты по методичке… Смотрю на учительницу.

– Скажите честно, – улыбается Катерина Васильевна, – вы вообще верите в такую любовь? Безответную, молчаливую, почти фанатичную. Или это всё красивая сказка для скучающих барышень?

В классе поднимается гул. Кто-то хихикает, кто-то тут же говорит «бред», кто-то начинает спорить – всё одновременно. Меня удивляет, что Катерина Васильевна не призывает к тишине, не ругает и не повышает голов. Класс будто на мгновение оживает – не из страха не получить отметку, а из желания сказать.

Я не участвую, но слушаю. Мне странно, что здесь спорят по-настоящему, что у них спрашивают мнение – и правда хотят услышать ответ. Я почти забыла, каково это – когда тебя не поправляют, а слушают.

Крупный, темноволосый парень, сидящий у окна, говорит резко, неожиданно разрезая этот шум. Отрывает взгляд от окна, будто не собирался говорить, но всё-таки решает. Не торопясь, говорит ровно, почти бесцветно, но в тоне чувствуется нечто… глубокое. Нечто прожитое.

– Такое возможно, только это не про «любовь», – пальцами показывает в воздухе кавычки.

Пауза. Никто не перебивает.

– Она про одиночество. Любить кого-то – значит быть готовым, что однажды этот человек уйдёт и ты останешься один на один с тишиной. И гневом, – последнее он добавляет так тихо, что не все слышат.

На секунду класс будто замирает. Даже ручки перестают скрипеть по тетрадям. Катерина Васильевна не комментирует, только смотрит на него с каким-то печальным пониманием. Шум возвращается, когда кто-то закидывает контраргумент и начинается дискуссия. Парень немногословен, но твёрд в своём мнении. В какой-то момент даже хочется поднять руку, вмешаться, показать ему обратную сторону медали, но я вовремя останавливаю себя. Это не мой класс, не мой разговор, не моя война. Да и что я могу сказать про любовь? Что она приходит вместе с обещаниями, а уходит с грохотом дверей. Что она не кричит «прости», когда тебя снова оставляют. Что иногда любовь – это не «навсегда», а просто короткое «до следующей ошибки». Я не знаю, как это – когда тебя выбирают. Когда тебя держат за руку, чтобы не отпустить, а не для того, чтобы показать, как легко отпустить.

Я не верю в письма, в браслеты, в вечность. Всё, что я знаю о любви, – это как больно, когда её больше нет. И как это больно, когда её нет даже от человека, который, казалось бы, должен испытывать безусловную любовь. А ещё – как опасно надеяться, что она когда-то будет. Но при этом я почему-то где-то в глубине души всё ещё верю, что она существует. Просто не у меня, не для меня.