Я понимал, что окончательно запутался и в себе, и в происходящем.

Долгое время я боролся с собой, пытаясь построить семейное счастье с той с которой живу, а не с той которую люблю, и это оказалось моей самой главной ошибкой. Я продолжал тесно общаться с этими двумя женщинами, постигая через них то разное, что нужно постигать с одной.

***

В мае у нас с Людей родились две девочки, а в июле приехала Саша.

Мы созвонились с ней, но встречаться не решились – у обоих нашлись неожиданно более важные дела, и я втайне вздохнул с облегчением.

Через неделю Люся с детьми запросилась к маме. Я отвез их в Новоселово, а сам вернулся в Красноярск работать. Оставшись наедине, в непривычно пустой и тихой квартире, я решил прогуляться по вечернему городу и вдруг встретил Сашу.

Она стояла на мосту, кидала камешки в реку и смотрела на медленно текущую воду. Я встал немного поодаль и начал наблюдать за ней. Когда камешки в ее руках закончились, она наклонилась и хотела поднять еще один, но не нашла, а поднимаясь заметила меня.

Я подошел ближе – она улыбнулась, но на глазах блестели слезы, она торопливо вытерла их запястьем и неловко засмеялась.

Начался дождь.

Мы, не торопясь, стараясь растянуть нежданную встречу, пошли вперед и ускорились только тогда, когда дождь перешел в холодный ливень. Она вся насквозь вымокла и замерзла, так что мы забежали в первый попавшийся ларек, в котором, не ко времени, продавали кофе.

Она села на крохотный барный стульчик у окна и молча смотрела на падающий дождь и Енисей с прорезями фонарных дорожек.

Я взял ей и себе капучино без сахара и сел рядом. Мне не хотелось говорить, хотелось просто поцеловать ее и прижать к себе крепко-крепко.

Одному богу известно как в тот момент я желал ее, но я не смел и прикоснуться к ней.

Саша выпила кофе, съела ложечкой оставшуюся на дне пенку и развеселилась, начала смеяться, рассказывать про учебу и парочку забавных «не от мира сего ухажеров» и что-то еще – я не слушал. Я просто смотрел на нее.

«Саша, Саша, если мне нельзя тебя трогать, то хотя бы можно просто смотреть».

***

Близняшки все время плакали. Засыпали они в десять вечера у Люси на груди, а потом около двух ночи просыпались и примерно до пяти по очереди голосили.

Бессонный год выбил меня из колеи: я с трудом вел занятия в университете, забросил все научные проекты и без того редкие встречи с друзьями и вовсе свелись к нулю.

Люся, так не любившая домашнее хозяйство, оставшись один на один с пеленками и кухонной рутиной совсем скисла. По вечерам она оставляла мне детей и уходила куда-нибудь «к подругам». Куда она на самом деле ходила, я не знаю – она не называла мне ни имен, ни конкретного места, а я и не спрашивал.

Это кажется странным, но живя вместе, бок о бок, и решая постоянные проблемы – детские болезни, недостаток денег, постоянный вялотекущий ремонт и отсутствие помощи далеко живущей родни, у нас совсем не находилось времени для того, чтобы просто поговорить. Ни о делах и о быте, а друг о друге.

В этот тяжелый для нас обоих год, мы не жили, а выживали. Иногда делали что-то на автомате, иногда по ситуации. Я видел, что у Люси копится ко мне раздражение, но не понимал почему, ведь мне казалось, что я все делаю правильно.

У меня же тогда вообще не было чувств, даже к детям они появились далеко не сразу. Но пусть материнского инстинкта во мне и не предполагалось, зато очень развитым оказалось повышенное чувство ответственности.

Все, кроме детей и работы выпало из фокуса моего внимания: размылось, как на нечеткой фотографии, и перестало существовать.

На время.