Примерно через неделю Саша заметила в углу маленькой кухни удочку и сказала, что в детстве любила с братом ходить на рыбалку.

Я достал с чердака пыльную резиновую лодку, надул и отнес к озеру.

Саша в огромной дедовой куртке и старой джинсовой кепке выглядела комично: короткие светлые волосы торчали в разные стороны, прямо как пух у цыпленка, а глаза весело и как-то по-бесовски блестели.

– Я не взяла с собой ничего кроме вязаной кофты и белой ветровки, не пойду же я в них на рыбалку, – пояснила она.

Я не любил ловить рыбу и просто полулежал-полусидел в лодке, задрав ноги и закинув руки за голову, а Саша сидела с удочкой довольно долго и даже поймала двух ершей.

Потом ей надоело. Солнце начало припекать, она встала, сбросила с себя куртку, кепку и потянулась к ширинке на шортах.

– Постой, постой! Мы едва знакомы! – весело крикнул я.

Саша засмеялась, скинула шорты и футболку и осталась в купальнике.

– Я просто обожаю нырять! – сказала она и прямо с лодки прыгнула в озеро.

***

В машине ехали молча.

Я смотрел на ее мягкий профиль и локоны и мне до дрожи хотелось взять ее за руку, но я невольно вспоминал те слова: «А у тебя есть Люся», и останавливался.

Да у меня есть Люся, и мне все больше хотелось сказать, что она у меня не есть, а была. Была Люся, а теперь будет Саша и я уеду с ней в Москву или дождусь ее здесь, а она, отучившись в магистратуре, вернется ко мне и мы снова будем вместе.

Я осекся. Снова?.. Вряд ли я мог сказать, что мы вообще были с ней вместе.

Водитель остановил машину под путепроводом и уехал в другую сторону – оказалось, что и в городе мы с Сашей жили почти рядом.

Я проводил ее до подъезда по дороге обдумывая, что скажу. Она очень тепло, по-дружески, обняла меня, а я слегка приподнял ее над землей. Потом опустил вниз и заглянул в лицо, собираясь объясниться, но она вздохнула, легонько оттолкнула меня рукой и сказала своим строгим стальным голосом, не терпящим возражений.

– Давай не будем усугублять!

И добавила уже мягче.

– Пожалуйста.

И я вдруг передумал. Передумал говорить ей!

Здесь, в окружении городских улиц, летние дни на даче, казались сказкой. Нечаянным наваждением, вымыслом.

Она ждала ответа, изучая мои глаза, я некоторое время молчал, а потом ни с того ни с сего разозлился. Пусть едет в свою Москву, а я в конце августа я вернусь в город и заживу как прежде.

– Да, разумеется, я и не собирался.

Она отвернулась и быстро, не оборачиваясь, зашла в подъезд, а я, в который раз браня себя за нерешительность, поплелся через путепровод к себе домой.

На следующий день я вернулся на дачу, а Саша вскоре уехала в Москву.

В конце лета вернулась Люся: отдохнувшая, румяная и слегка располневшая после отдыха. В мае она уволилась с работы и на все лето уехала к родителям в деревню.

Высокая крепкая Люся являлась средоточием непоколебимости – она никогда и ни к кому меня не ревновала, просто потому что считала себя самой красивой женщиной на Земле. Я знал, что она давно ждет от меня предложения, но, сам не зная почему, тянул. Вернее, не знал до знакомства с Сашей, а теперь понял это и очень отчетливо! Мы с Люсей были совсем разные, не смешивались как вода и масло.

Пришло время расстаться и сегодня до вечера я решил подобрать слова и сказать ей все напрямую, но она опередила меня, и как бы между делом, готовя свое коронное блюдо – горелую яичницу, сказала, легко и непринужденно.

– Знаешь, давай поженимся!

Я поперхнулся и уже собрался ответить ей честно, что никогда и не соберусь, но Люся обернулась, посмотрела мне в глаза и весело засмеялась.

– Федя, я беременна!

Через месяц мы расписались, а еще через месяц оказалось, что она ждет двойню.